– Кем бы ты ни был, из иди не чистый, не мучай дитя! – вслух произнес он эти слова.
Старец злобным взглядом блеснул на него. Не с места, глупец! Мы в клетке у тигра!
В таком состоянии ей правят инстинкты!
Внезапно все стихло. Но ненадолго. Вскочила на ноги она, так нет же, постой. То поза животного. Что ходят как кошки. Жуткие кошки.
Гатта рукою своей в волосах утопая, безвольную голову вверх подняла.
Чует ищейка! – промолвил старик.
В следующий миг. Вновь кровавая доза в сердце Гатты бежит. Одною рукою она клапан закрыла, другою рукою она кубок взяла и резким движением к груди поднесла. И вот она снова без движения лежит.
Гомель, взгляни! – старец ему говорит. Перстом указав на рану в груди.
К его изумлению, в тоже мгновение, порезы и раны на теле ее исчезли бесследно и дрогнули веки, услышал он вздох.
***
Очнулась Гатта лежащей в чистом одеянии, на чистых простынях. Не вспомнила она о визите старца. Как не расспрашивала Гатта отца своего, о событиях дня минувшего, не преклонен отец ее был и подробности все утаил.
Вот уж неделя минула, за ней другая.
В один из дней, стояла Гатта, изучая отражение свое зеркальное.
Кто же ты такая? Женщина, красоты царской.
Кто же ты такая? С лицом цвета белого.
Взглядом своим томным манишь,
Улыбкой на улыбку отвечаешь.
Стук в дверь заставил обернуться.
Войдите, молвила она.
Гатта, как самочувствие твое? – отец изрек, едва порог он пересек.
Ответ не сразу он услышал.
Позволь спросить тебя, отец… Ах да, со мною все в порядке, хотя быть может не совсем. Взгляни!
Кого ты видишь?
Не спешным шагом, он Гатте подошел и на отражение взглянул.
Едва приметив Гатты лик, он в тот же миг увидел все ее преображение.
С лица исчезла юности печать, оставив лишь мягкий, добрый взгляд.
В чертах лица читалась зрелость. И прелесть женщины, уже совсем не девы.
Кто она такая? – тихо произнесла она, едва губами шевеля.
Гомель задумался, ответил:
Напасти, трудности и беды, что в жизни нам Господь послал. То лишь закалка нашей воли.
Им не сломить нас, не разрушить. Но иногда, разжечь огонь бывает лучше, чтоб все истлело. Чтоб могли мы вновь, из пепла возродиться.
Так было, дочь моя, с тобою, тяжелой хворью ты была поражена. Но ее ты одолела. Не сломила она тебя, а преобразила.
Спросила ты, кого я вижу.
Я вижу, что жизнь не прожил зря. Что чуду место в мире есть! И этим чудом я одарен сполна. Его ты излучаешь взглядом, преображая все вокруг. Его источник — твоя душа. В ней нет пороков. Ты юности порог пересекла и расцвела подобно розе.
Улыбкой ясной одарив отца, она вновь на отражение взглянула.
Мои глаза, как они обворожительно красивы, в них столько жизни, страсти и… Хочу я честной быть с собою. Внутри себя я ощущаю силу, боюсь, что захлестнет она меня. И страшно мне от силы этой, и в тоже время жажду боле. Я жажду крови! – не дай господь, я это вслух произнесла. Вся сила эта, что чувствую внутри, исходит из крови, отец которой одарил, в ней растворился элемент. Он номер пять в таблице жизни.
В глаза отца она взглянула. Забота и любовь читалась в них. И ярких воспоминаний детства, заполнил образов поток. Вот я на лошади впервые, отец в узды ее ведет. А вот уже меня сажает он на плечи. И в тот момент нахлынула волна, сменился образ. Что за наваждение! Я с упоением, рукою белой, проникла в грудь отца и сердце извлекла. Момент и алая рука, что сердце бережно держала, сомкнула пальцы как тиски. Подобно фрукту выжат сок. Струя кровавая стекает и лишь сознание ожидает, коль скоро она достигнет цели. И вот настал тот сладостный момент, кровавый путь проложен и механизм в груди моей, что кровью лишь одной живет. Он жадно пьет.
Сомкнулись веки. Я ощутила возбуждение, контакт прервался, исчезло наваждение.
Все было так внезапно, едва опомнилась она.
Тебе не хорошо, ты побледнела? – спросил взволнованный отец.
Хотела было я открыться. Все рассказать как на духу. О том моменте сладостном, как кровь вливал он в сердце мне. О наваждении жутком.
Ах, душно мне, – произнесла я твердо и отошла к окну.
Все дело в сердце, – произнес Гомель. Я знаю, не скрывай, коль что-то гложет твою душу. Ты дай мне знать. Откройся мне, но ни кому другому.
Мы тайну сердца твоего, беречь должны.