И Мартину показалось в тот миг, что лицо ее стало каким-то совершенно иным. Исчезло сходство с матерью, но появилась жесткость и ледяной прищур гордых глаз короля, ее отца.
Она засмеялась сухим, колючим смехом, повернулась и медленно, держась за стеллажи, двинулась к двери. Очень хотелось идти гордо и свободно, но тогда она не удержалась бы на ногах. Вив увидела полоску света там, на выходе, и пошла к ней. Надо только набраться сил и распахнуть эту дверь... Там воздух, свет и люди. Там мама и Изабелла. Она пойдет к ним и тогда, может быть, выживет.
- Но все не так, Вив! - в отчаянии воскликнул он, пытаясь удержать ее. - Я не собирался мстить, тем более - тебе! Послушай...
Он протянул руки, уже почти обнял принцессу, когда у нее вырвался крик:
- Не дотрагивайся до меня!
Она рванулась от него, будто в последнем усилии, похожая на подстреленную птицу.
И лишь через несколько минут он понял, что стоит один.
Видимо, принцесса оставила приоткрытой дверь, и от сквозняка пламя свечи на столе резко клонилось куда-то в сторону. Хотя старая Агуэда, помнится, говорила, что это признак близости злых сил.
Он должен был молиться, дабы изгнать их. Но не знал, кто примет теперь его мольбу.
Наверно, ад мог торжествовать.
Вив смутно помнила, как посреди сада упала в объятия искавшей ее Изабеллы, как та привела ее в свои покои и уложила.
Сестра заранее, как когда-то в детстве, припасла для Вив пирожных. Есть не хотелось, но она откусила несколько раз. Она еще рассказывала что-то почти бессвязанное, как в полубреду, а Изабо держала ее за руку.
Потом Вив лежала уже молча, пока не забылась каким-то странным сном, когда не можешь говорить и двигаться, но продолжаешь чувствовать боль и лететь куда-то в пропасть. И не веришь, что завтра наступит новый день.
Видя, что ее сестра наконец заснула, Изабелла уселась за стол. Здесь лежали несколько больших листов, на которых принцесса оттачивала свое умение рисовать миниатюры для украшения книг. Но сейчас ей было не до сказочных птиц и диковинных растений. Окунув перо в чернильницу, она вывела несколько имен и начертила между ними стрелки.
Ей было над чем задуматься.
Бедняжка Вив в своем горе не поняла всего.
Она, Изабелла, тоже пока не поняла, но обязательно сделает это. Завтра же отыщет в архивах все записи почти четвертьвековой давности, относящиеся к заговору канцлера Фулька против короля.
Мысли громоздились пока беспорядочно. Слишком сумбурным был рассказ Вивианы, и слишком давно она сама, изучая историю королевства, читала о том давнем процессе.
Мартин тоже все знал, и это не помешало ему влюбиться в Вивиану. Что же так изменилось теперь? Узнал что-то ещё? От кого? Стоп. По словам Вив, он упоминал о переписке принцессы Аделаиды с его отцом, графом Каталаунском, и с канцлером Гугоном. Оба - смертельные враги Эда, да и сама Аделаида Каролинг не питала к внебрачному сыну материнских чувств. О чем могла быть переписка женщины, знавшей о планах похитить и уморить в подземелье собственного сына, и отрекшейся от него? И вместе с протоколами допросов с пристрастием - какие мысли могла она внушить Мартину?
И всё-таки главный вопрос: кто и зачем теперь, через столько лет, передал ему эти документы?
Изабелла подошла к окну. Воздух был плотный и душный. Ночью будет гроза. Подумалось, что после долгих дней жары это хорошо.
Кто-то требовательно затеребил золотистый бантик на туфельке принцессы. Это был серый разбойник Леон.
Изабелла подлила ему молока и вновь вернулась к стрелкам на пергаменте.
Дудочка
Устав от бесцельных драм,
Скучая бесцветным днем.
Я был так наивно прям,
Надумав сыграть с огнем.
Отдав многоцветье тем
Осеннему блеску глаз.
Я думал о том зачем,
Зачем бог придумал вас?
("Тем, кто сводит с ума", Канцлер Ги - Майя Котовская)
О, конечно же, я не должен был, не смел любить ее! И я виновен.
И теперь, когда она сама не пожелала больше видеть меня, не было ли наилучшим выходом вернуться домой, отчитаться перед королем, передать шкатулку… И, скорее всего, получить в жены Ампаро?
И жить в своем замке, как жили другие до меня? Но другим было легче, у них никогда не было Вив!
Мне всегда будет так больно, как сейчас, при мысли о ней?
Или со временем все случившееся со мною в Нейстрии станет лишь прекрасным воспоминанием, и я смогу обрести счастье с другой?
Стоит лишь подумать, что, уехав отсюда, я потеряю ее навсегда, становится трудно дышать, а сердце словно кто-то сжимает жёсткой перчаткой, но не раздавливает до конца — это было бы слишком просто — а оставляет, чтобы потом мучить ещё и ещё.