Мартин был вынужден схватиться за ствол дерева, возле которого стоял, наблюдая за нею. Чувствовала ли она, как он любовался ею, как жадно ловил даже малейшее ее движение, как ласкал своим взглядом, как разрывало грудную клетку его сердце? Он сходил с ума от ревности, что и другие мужчины могли видеть ее. На это имел право только он. Неужели она не понимает, что он все равно никому ее не отдаст? Сделала назло ему? Или ей все равно, и она решила это доказать? Она ведь видела, что он здесь. Почему же она ушла вот так, молча? О, если бы промолвила хоть слово! Любое, пусть бы бранила его и проклинала, только бы слышать ее голос.
Следующие несколько часов он носился на коне по окрестностям и вернулся, страдая точно так же, как в момент отъезда, и при этом не сумев даже вымотать себя физически. С какой бы скоростью он не гнал коня, перед глазами все равно стояла она. Такая, как была утром, испуганная, готовая кинуться бежать от него. Растерявшаяся до такой степени, что даже не прикрывала свою наготу. Или такая, как в саду, когда все любовались ею.
Ужин он пропустил, а заснуть все равно не смог бы. А когда совсем стемнело, собрался выйти в сад. В галерее встретил Пабло. Секретарь откуда-то возвращался с пергаментными свитками в руках. При виде Мартина остановился.
— Будьте осторожнее, дон Мартин, — тихой скороговоркой сказал он. — Простите, что вмешиваюсь, но вы, по-моему, порядочный человек, и потому я говорю вам: не наживайте себе врага в лице епископа Антония.
— Спасибо, сеньор Пабло, постараюсь иметь ввиду.
— Я не сеньор, а всего лишь образованный простолюдин, — улыбнулся тот. — И вы это всегда знали, но ни разу не пытались унизить. Поэтому я и заговорил с вами сейчас.
Мартин сбежал в сад. К ночи похолодало, и гуляющих было не много. И становилось все меньше по мере того, как он двигался в сторону самой дальней аллеи. Той самой, где стояла «скамейка принцессы» — так ее называли, ибо никто, кроме Вивианы, на ней не сидел. Или почти никто. Говорили, что она приходит сюда, если ей грустно. И Мартин почему-то знал, что найдет принцессу только там.
И она там была. Сидела в темноте, закутавшись в накидку, и ее даже можно было не заметить, если бы не блеск драгоценных браслетов на ее руках.
Мартин шагнул к ней, больше всего боясь, что она бросится бежать, и он не успеет сказать ей…
Но она не побежала, даже не шевельнулась, и лишь упав перед нею на колени, он смог заглянуть в ее глаза. И увидел, что она плачет!
— О Вив, не надо, не плачь! — растерянно шептал он. — Я правда не хотел оскорбить тебя. Я люблю тебя! Полюбил сразу, как встретил.
И уже тверже добавил:
— Но о том, что произошло, я не жалею! Я счастлив, что это было. И сделал бы то же самое снова.
— И я! — выдохнула она. — Я тоже люблю и ни о чем не жалею, Мартин!
В ту же секунду он снова держал ее в объятиях.
Его поцелуй был таким же обжигающе-страстным и ненасытным, как прошлой ночью, и как этим утром… Когда он уже все понял, но не смог отказать в наслаждении себе и ей! О, эти его своевольные губы, что успевали не только целовать ее, но и ласкать, и гладить, повторять очертания любимого лица, успокаивать заплаканные глаза. И еще эти губы шептали ей о любви, совершенно сводя с ума.
Она вновь лежала у него на руках, и он знал, что не сможет отпустить ее.
— Мартин, — шепнула она.
— Что, моя радость?
— Я не хочу отпускать тебя. Ты знаешь об этом?
— Теперь знаю.
— Почему же так долго не шел? Я жду тебя здесь уже больше часа!
— О, прости меня! Я ведь понимал, что ты здесь, но не смел и надеяться, что ты ждешь!
О, как же я хочу тебя, Вив!
Она не знала, что следует делать, чтобы он понял, насколько она обезумела от любви и желает его ласк, а сказать прямо — выглядело бы слишком грубо и откровенно.
Но он понял все по ее прикосновениям к его волосам, плечам, щекам… Легкая туника на его груди распахнулась, и тонкие пальчики принялись ласкать кусочек обнаженной кожи.
— О нет, Вив! — он чуть отстранился. — Еще минута, и я просто сорву с тебя платье! Ты понимаешь, я не смею опозорить тебя, взяв прямо здесь. Нас увидят.
— А в другом месте? — он даже не узнал ее голос, вмиг охрипший от волнения и страсти.
— Завтра, моя любовь! — шепнул он, зарываясь лицом в ее волосы.- Послушай, я должен сказать тебе. Завтра мне придется уехать по делу, но это не долго! Через неделю, самое позднее — дней через десять, я вернусь.
— О Боже, ты уедешь! — вскрикнула она.
— Я вернусь, даю тебе слово, что дольше десяти дней тебе ждать не придется! А завтра… когда я поеду, ты сможешь выехать на прогулку в сторону Святой Бенедикты? И задержаться там?
— О да, смогу!
— Я буду ждать тебя днем. Подходи к садовой калитке, той самой!
— Но если теперь ее закроют, Мартин?
— Об этом я позабочусь сам. Обещай, что приедешь, моя самая прелестная!
— Клянусь тебе в этом!
И он еще сто раз или больше поцеловал ее, прежде чем нашел в себе силы оторваться.