Так и оказалось. Очень низкая, не больше метра в высоту, а шириной как раз для кошки. Или щуплого подростка – сумка, например, застряла, и будь она пожестче, так бы и осталась в шиповнике. Но пронесло. Девчушка закинула свое добро на плечо и что есть духу, не оглядываясь, припустила вниз по склону. Холодный ночной воздух резал легкие, маленькие сапожки громко стучали по камням.
Тропа петляла среди скал и обрывов. Кое-где девчонке приходилась съезжать вниз едва не на заду в окружении шуршащей осыпи, и даже я заткнулась, поглядывая на крутые склоны и как-то слишком живо чувствуя, как царапают тело гравий и сланец. Здесь было светлее, чем… ну предположим, в замке – я с опаской рассматривала слоистые срезы по сторонам, щерящиеся в небо обломки и валуны, готовые поехать вниз от легчайшего ветра. А дуло и сквозило здесь неслабо, почти ревело, бросая в лицо колючую пыль и мелкие соленые капли. Море? – узнала я запах йода. – Эй, здесь рядом море?
Естественно, мне никто не ответил, зато дорога вильнула в последний раз, и девица скатилась в низину c мелким, петляющим вокруг камней ручьем. На камнях сидели двое, за их спинами фыркали навьюченные кони.
- Госпожа! – вскочил тот, что старше. С виду – ровесник почившего abuelito, только в дублете попроще. Его молодой приятель поднялся одним гибким движением и поклонился.
Недурно. Всегда хотела побыть госпожой.
- Госпожа!.. А дон Мигель?! Он…? Он…?!
На глазах у девушки набухли слезы. Она покачала головой, пытаясь удержаться, закрыла рот ладонью, зажмурилась, но все равно разрыдалась, жалко всхлипывая и икая. Старик вздохнул и осторожно обнял ее – я почувствовала, как на плечи легли сухие, но удивительно сильные руки. Лицо уткнулось в теплое пахнущее овчиной плечо, и девчонка обмякла, выплакивая страх и потерю.
- Гильермо… О, Гильермо…
- Не плачьте, госпожа, не время, - тихо сказал старик. – Вы обещали дону Мигелю, помните?.. Вы помните, госпожа? – спросил он. За спиной, как в кино, раздался характерный щелчок взведенного арбалета.
Ну охренеть!
- Что вы помните?
- Я… я Джоанна Кармона де Сильва де Бланка, наследная герцогиня Альмарии, - монотонно заговорила девушка. – Мои родители – дон Диего де Бланка и Мария Изабелла Кармона де Бланка, они умерли от острого живота. Меня вырастил дедушка, дон Мигель Кармона де Сильва и… Он под часовней, Гильермо, - заглянула Джоанна в выцветшие глаза старика. – Я оставила дверь открытой…
- Нужно было запереть, госпожа, - сказал старый слуга. Слуга ведь? – Я захлопну. А вы…
- Я еду к королю, - прерывисто всхлипнула Джоанна, - просить покровительства и... и защиты.
- От кого? – потребовал старик.
- От моего дяди Фернандо.
Гильермо кивнул и отпустил девушку.
- Простите, госпожа, так было нужно.
- Я понимаю, - прошептала Джоанна, мельком взглянув на второго мужчину, крепящего арбалет к седлу неприметного тяжеловоза.
- Веласко доставит вас в столицу, госпожа, - сказал старик и, передав брошенную сумку с одеждой своему помощнику, подвел девушку к чудесной тонконогой кобылке – я даже в сумраке разглядела белую шкуру, золотистую гриву чуть не до земли и узкий породистый нос.
В седло мы взбирались как на Эверест – наездница из мадмуазель герцогини, прямо скажем, та еще. Задом чувствую, чьему-то седалищу нынче достанется.
- Пусть Истинный укроет вас, госпожа, - нарисовал напротив сердца закорючку старый Гильермо. – Я присмотрю за Альмарией.
- Спасибо, - прошептала Джоанна.
Невысокий коренастый мужчина по имени Веласко взял коней под уздцы и вывел по только ему видной дороге меж валунов к воде. Море штормило – угрюмые серые волны шли буграми от самого горизонта; вблизи берега они вздымались почти что в мой рост, разбивались о скалы, обдавая нас пеной, и текли по песку, с неохотой сползая обратно. Джоанна коротко взглянула на громаду замка, окаймленную багровым рассветом, и отвернулась, дернула поводья, понукая кобылу следовать за гнедым жеребцом. А я подавилась воздухом, с восторгом и недоверием глядя на садящиеся за горизонтом луны.
Даешь на развилке ведьмачку с единорогом!
3
Ведьмачки не было.
Единорогов тоже.
Была бесконечная скачка, палящее солнце, слепящее море, сумасшедшая жажда и стертые до крови бедра. Юбка не спасала, каждое прикосновение к седлу всего через час стало пыткой. Я уже забыла, каково это – весь день верхом, и тихо сатанела, проклиная не надевшую штанов герцогиньку, накатывающую тошноту – вестибулярный аппарат у девицы откровенно ни к черту, и Веласко, который гнал, как ужаленный.