— Не смей! — заорал он. — Она моя!
Я опустил оружие, но держал палец на спуске. Хозяин — барин, но если что, я вмешаюсь. Дмитрий взревел, как зверь, и рубанул мечем по лапам, что тянулись к нему. А затем заорал снова, да с таким гневом, что даже меня по спине побежали мурашки. В следующий ми из его рта вырвалось пламя — яркое, жгучее, прямо в морду гориллы. Я замер, чувствуя, как мой дар отзывается на вспышку его силы. Огонь! Тот самый, что он не мог выпустить годами!
— Вот оно! — выдохнул я. — Дима, давай, жги её!
Горилла отшатнулась, шерсть на морде тлела, и в её движениях появилась растерянность, будто пламя выжгло её силу. Дмитрий не дал ей опомниться. Меч вошёл в незащищённый бок, и тварь рухнула, сотрясая землю. Альфа была мертва, а он стоял над ней, тяжело дыша, с окровавленным клинком в руке.
Мы стояли посреди освобождённой червоточины, и воздух вокруг гудел от бурлящей энергии. Трава под ногами, густая, сочная, блестела в истинном зрении, будто пропитанная магией. Деревья — стройные, могучие исполины — качали листвой под лёгким ветром.
Дмитрий вдруг двинулся к сердцу червоточины, где пульсация энергии была гуще, глубже.
— Куда? — окликнул я, прищурившись.
Он замер на полпути, обернулся, и в его взгляде мелькнуло понимание.
— Ну да, — буркнул он. — Ты же сказал, сердце не трогать.
— Ни в коем случае, — отрезал я. — Это наша жила, Дима. Надо возвращаться. И паладинам велеть патрулировать, но закрывать её — ни-ни. Пусть стерегут, как сокровище.
Я задумался, глядя на траву. Сорвал пару колосков, засунув в карман.
Неплохо бы знахаря найти или травника одарённого. Разобраться, что за трава и чего она стоит.
— Алхимика бы, — сказал я, представляя, как такая находка перевернёт всё.
Дмитрий присвистнул, почесав затылок.
— Где ж его взять? — вздохнул он. — Алхимики такие цены ломят, что проще Лисиным поместье продать.
— А среди крестьян искать не пробовали? — спросил я, прищурившись. — По деревням ездить, расспрашивать. Там порой такие таланты прячутся, что столичные знахари обзавидуются.
Он промолчал, задумавшись, а я видел, как в его голове шевелятся мысли.
— Думаешь, среди наших может быть одарённый травник? — спросил он, глядя на меня.
— Я ничего не исключаю, — ответил я, и в голосе моём звенела уверенность. — Эта червоточина — наш шанс шанс хоть немного поправить дела рода, Дима. И мы его не упустим.
В голове я уже прикидывал план. Можно связаться со Злобиным, осторожно, без подробностей. Спросить про травников, намекнуть на дело, но не раскрывать карт. Злобин — тип ушлый, мигом захочет долю, а я делиться не собирался. Эта червоточина — мой фундамент, мой путь к чему-то большему. Благотворительностью тут не пахло, и я не собирался раздавать своё добро направо и налево.
Мы двинулись обратно, и Ласка, сидевшая на моём предплечье, насторожилась, её ушки дёрнулись. Её глаза — голубой и чёрный — блестели, будто она чуяла что-то вкусненькое. Я хмыкнул, погладив её.
По пути сорвал ещё несколько колосков, и пару цветков растущих в зарослях.
Ласка, проследив за моими действиями фыркнула, ткнувшись мордочкой в мою руку. Эта Ласка была не просто зверем — она была частью изнанки, её живым осколком, и я знал: её фокусы с разрывами пространства как-то связаны с этой жилой.
Когда мы миновали речку, где час назад дрались с водяными тварями, я заметил кое-что. Она ведь начиналась за границей осколка и текла прямо из червоточины, пропадая на другом конце. Удивительно!
Но было и ещё кое-что: Камни на дне, полупогружённые в воду, были зелёными. Не в истинном зрении, а просто зеленые. Я замер, присев у кромки.
— Да это же медь! — выдохнул я, чувствуя, как сердце забилось быстрее.
— Что? — Дмитрий уставился на меня, будто я рехнулся.
— Камни, Дима, — сказал — указал я на зелёные глыбы, что поблёскивали под водой. — Это медь, оксид меди! Неужто не видишь? В этой червоточине есть медь. Я, конечно, преувеличивал называя эту червоточину золотой жилой, но без превеличения можно назвать её жилой медной!
Дмитрий приблизившись прищурился, вглядываясь, и глаза его округлились.
— Серьёзно? — выдохнул он. — Медь?
— Ага, — ухмыльнулся я. — Трава, деревья, а теперь ещё и медь.
Мы шагали на выход из червоточины, а я был весь в нетерпении, уже прикидывая, как можно использовать найденное богатство. Ну, богатство — это, конечно, громко сказано. Для начала это все еще нужно освоить, да вытащить отсюда. Но это уже кое-что. А там, полегоньку, понемножку поправим положение семьи Пылаевых. А там я уже и дальше двинусь.