После того, как Медведев погладил её шёрстку на голове и спине, она ткнулась маленьким лбом в живот заключённого и поудобнее устроилась у него на коленях. Медведев вдруг совсем по-доброму рассмеялся — вся горечь и боль ушли из его глаз. Ведь до его слов я как-то и упустил из виду тот факт, что он здесь уже сидит черт знает сколько и готовится к смерти. Пришёл торговаться. От чего-то стало гадко внутри. Я даже представить себе не могу, что он испытывает, что он ощущает в эти последние моменты.
В его глазах сейчас, когда он гладит маленькое пушистое животное, столько радости и счастья, будто он ребёнок, а не офицер, способный со связанными руками избить тридцать человек.
— В общем, рад, что ты зашёл. Был рад познакомиться. И спасибо, что послал ко мне свою зверюшку, она меня порадовала. Здесь, знаешь ли, скучновато, — он окинул взглядом камеру, которая представляла собой четыре обшарпанные стены и больше ничего; лишь дыра в полу да койка и были всей мебелью. — А сейчас тебе пора уходить, — произнёс он. — Скоро будет обед. Как ты понимаешь, вряд ли охрана оценит то, что ты зашёл в гости.
Глава 23
Побег из Колодцево
— Что ж, я тоже был рад познакомиться, — кивнул я. — Восхищён вашей выдержкой и доблестью, — произнёс я, глядя прямо в глаза человеку, который, несмотря на своё положение, не потерял ни достоинства, ни силы духа.
Мне было неловко от того, что сейчас просто развернусь и уйду, оставив его в этой мрачной камере наедине с мыслями о неизбежном конце. Но что я мог сделать? Моё пребывание здесь и так нарушало все мыслимые правила. Если нас застанут — ситуация станет хуже для нас обоих.
— Берегите себя, — добавил я, не зная, что ещё можно сказать человеку, стоящему на пороге расстрела. Слова казались пустыми и бессмысленными в такой ситуации.
Медведев кивнул, и мне показалось, что в его глазах мелькнуло понимание — он видел мои сомнения и внутреннюю борьбу. Я напоследок уважительно кивнул ему, а затем, чтобы не ударить в грязь лицом, собрал все свои силы, выпустив перед собой струю энергии, пытаясь имитировать способность ласки.
Мир завибрировал передо мной, воздух будто сгустился и начал дрожать мелкой рябью, словно поверхность пруда под порывами ветра. И в самом центре вибрирующего сгустка я увидел небольшую червоточинку — тонкую линию разрыва между нашим миром и изнанкой. Она пульсировала, то расширяясь, то сжимаясь, словно дышала в такт с моим сердцебиением.
Я сразу же потянулся к ней, направляя поток энергии прямо в центр этого разрыва. Чувство было такое, будто погружаешься в вязкую жидкость — сначала сопротивление, а затем внезапный нырок, как если бы нечто резко втянуло меня внутрь.
Вот я снова в изнанке. Ласка, которая почти тут же появилась рядом белым пятном, принялась описывать вокруг меня круги, словно патрулируя территорию. Её движения были резкими и быстрыми, тело светилось в темноте изнанки, как маленький фонарик. Однако почти сразу же она успокоилась и устремилась куда-то в сторону. Видимо, сразу же повела меня к выходу из изнанки.
На периферии зрения то и дело мелькали тёмные тени — местные обитатели, которые, казалось, стали настороженнее после нашего прошлого визита. Одна даже сунулась было в нашу сторону, проявив либо любопытство, либо безрассудство. Но белой чертовке только этого и надо было — она тут же накинулась на незадачливую тень и поглотила её, на мгновение вспыхнув ярче.
Кажется, в этом мире появилась новая вершина пищевой цепочки. И я к этому приложил свою руку. По крайней мере, как мне кажется, с каждым появлением здесь Белочка всё ярче светится, хоть чуть-чуть, но ярче. И явно стала гораздо опаснее для местных тварей. Ну, то ли ещё будет.
В изнанке времени течет иначе — кажется, что ты проводишь здесь часы, а на самом деле — лишь секунды. Или наоборот. Невозможно точно сказать. Эта неопределенность пугала меня поначалу, но сейчас я уже привык к ней.
Тем временем я понял, куда вела меня белка. Я увидел небольшое искажение в пространстве — словно воздух в том месте стал мутным стеклом, сквозь которое проглядывали смазанные очертания реального мира. Самостоятельно я бы никогда не различил среди колышущегося марева изнанки это искажение, но сейчас, оказавшись вплотную к разрыву, увидел и сразу понял, что это то самое место, через которое я сюда попал. Именно здесь я прошёл двадцать минут назад — следы моего присутствия всё ещё виднелись, будто рябь на воде.
Я сразу же выпустил небольшой пучок энергии, направив его в это искажение, заставив пространство сильнее забурлить. Точка перехода отозвалась, разрастаясь и пульсируя интенсивнее. Я потянулся к ней всем своим существом и в следующий миг оказался в той самой туалетной кабинке, из которой ранее нырнул в изнанку.
Сразу же услышал настойчивый стук в дверь.
— Сударь, сударь, ответьте же вы! Вы что там, душ принимаете? — раздался раздраженный голос из-за двери.
Я аж брови вздёрнул от удивления. Оглядел себя — вроде всё в порядке, никаких следов путешествия по изнанке не осталось, костюм чист, только слегка помят. Затем резко рванул дверь.
За дверью кабинки столпилось уже четверо человек, и всем, видимо, именно сейчас потребовалась уборная. Лица у них были недовольные и нетерпеливые, как у людей, которым срочно нужно по делам. Увидев мой недовольный взгляд, большинство тут же осеклось. Однако недовольство моей задержкой было очевидно.
— У вас какие-то проблемы? — спросил я, приподняв бровь. Всё-таки раздражение на ситуацию и тяжёлая дорога сказывались на моём настроении. Тем не менее, я сдержал себя в руках. Если мне нужно было находиться здесь — это моё дело, и никто не имеет права торопить меня или выражать недовольство. — Джентльмены, — произнес я более спокойным тоном, — если человеку нужно время для уединения, то это его личное дело. Разве не так?
Под смущёнными взглядами я прошёл к месту, где меня дождался Дима. Я обнаружил, что он, сидя за столом и подпирая подбородок рукой, мирно посапывает. Ведь говорил, что три дня может бодрячком ходить, но от его бодрости не осталось и следа — усталость взяла своё.
— Просыпайся, — произнёс я, похлопывая брата по плечу.
Тот тут же вздрогнул, раскрыл глаза и принялся моргать, прогоняя остатки сна.
— О, ты так быстро! — произнёс он. — Десяти секунд даже не прошло, — удивился он, глядя на часы.
— Ага. Мне больше не надо было, — хмыкнул я. — Пойдём, тебя отвезём в гостевой дом. Тебе поспать бы не мешало.
— Да не надо мне спать, — отмахнулся он. — Я же говорю, у меня выносливость так прокачана, что я могу неделю не спать и чувствовать себя прекрасно.
— Я даже не сомневаюсь, — вполне серьёзно ответил я. — Но сейчас лучше поднакопить сил. Поехали.
Учение паладинов призывало отринуть свою старую жизнь, забыть старые связи, свою фамилию, род, детей, если они есть, свой прежний опыт, и положить всю свою новую жизнь одарённого на борьбу с тварями. Зиновий был хорошим паладином, но в орден он вступил уже будучи в сознательном возрасте. Он обнаружил у себя дар в тридцать лет и, не зная, что с ним делать, отправился в Храм Паладинов. И, видимо, в связи с этим, а может, и по другим причинам, откинуть прежний опыт так просто не мог.
А ещё он понимал разницу между хорошими людьми и плохими. До того, как поступить на службу к Пылаевым, он состоял при нескольких семьях аристократов и с этим была связана масса курьёзных случаев. То к нему обращались как к лакею, то как к прислуге, то и вовсе как к палачу. Его не воспринимали всерьёз, к нему относились как к вещи, и лишь Пылаевы, со всеми их недостатками, отнеслись к Зиновию как к человеку.
Дмитрий Пылаев и вовсе обращался с ним по-дружески. Зиновий служил роду Пылаевых порядка десяти лет и видел, как Дмитрий рос. Даже научил его нескольким приёмам. Дмитрий и Алиса выросли, а Зиновий, проведя с ними столько времени, уже не мог к ним относиться как к чужим людям, а за их добро был очень им благодарен.