Я достал из нагрудного кармана бумажку, которую до этого тщательно заполнял со слов Злобина:
— Опись имущества, которое мы планируем конфисковать у Викентьевых, я уже подготовил. Всё по закону, всё честно, тем более, что зеркально.
Викентьев криво усмехнулся, в его глазах плясали злобные огоньки:
— Ты, щенок, подписал себе смертный приговор! Пока ты не подохнешь, война не закончится, и всё ваше имущество перейдёт к нам по праву победителя!
Он повернул взгляд на Диму, и голос его стал ещё более ядовитым:
— А вы будете побираться, как нищие, и, как выразился ваш незнамо откуда взявшийся братец, подохнете в канаве, как шелудивые псы! А твоя сестра… — он сделал многозначительную паузу, — твоя сестра будет шлюхой в публичном доме!
При этих словах Лисин так сильно сжал плечо Викентьева, что тот аж зашипел от боли, однако замолчал. В глазах Димы вспыхнул такой гнев, что я знал — это означает потерю контроля. А потеря контроля для мага его уровня могла обернуться катастрофой.
Я повернулся к брату и прошептал:
— Дима, помни про контроль! Считай, что это твоя тренировка, этот клоун — твой тренер. Научишься контролировать себя в таких ситуациях, и твой дар будет тебя слушаться, как будто ты его дрессируешь.
Дима скрипнул зубами и зашипел от злости. Всё это время он не дышал, сжимая кулаки до белизны костяшек.
— Всё нормально, — ответил он наконец, взяв себя в руки. — Ты в любом случае оскорбил его куда сильнее. Это лишь слова обиженного слабака. — Произнёс Дима это так уверенно, что даже я подивился его выдержке.
Викентьев от этих слов дёрнулся, хотел было подняться с места, но…
А Дима хорош, во всяком случае, стоило только ему поверить в себя, и вот он уже стал опасным игроком на этой доске. Нотариус детально записал все наши требования, старательно выводя каждую букву.
— Как будет засчитана победа или поражение? — спросил нотариус у Викентьева, поднимая взгляд от бумаги.
— Когда сторона противника признает, что проиграла, — произнёс он с видимым удовольствием.
— И как это должно быть сделано? — спросил я, чувствуя подвох. — Думаю, устного заявления недостаточно, ведь вас надо будет как-то вынудить согласиться. Вы, смотрю, люди горячие. Что мне сделать для того, чтобы вы согласились признать поражение? Убить этого сопляка? — я указал на Романа. — Или сделать вас калекой? Нужны другие, более понятные критерии. Например, истребление всей вашей гвардии. И опять же, кто будет объявлять капитуляцию, если вы подохнете раньше времени?
Викентьев поморщился, явно не ожидая таких практических вопросов.
— Нет, условия остаются прежними. Когда один из противников будет просить другого о пощаде и будет готов написать капитуляцию собственноручно — вот тогда война закончится, — твёрдо ответил барон.
— Господин Викентьев, вы себе подписываете очень неприятный приговор, — произнёс я, качая головой. — Чувствую, для вас эта война обернётся серьёзным крахом, и мне жаль, что так вышло. Но в случае поражения, как вы и обозначили, вы будете обязаны покинуть Братскую губернию навсегда. И это не обсуждается — это зеркальное требование вашему.
Викентьев лишь стиснул зубы.
— И так, условия поражения и цена капитуляции задекларированы. Желаю вам успехов, господа, а меня ещё ждут дела.
Нотариус собрал бумаги и удалился, явно довольный тем, что избежал более серьёзных разборок.
Когда мы ехали обратно в поместье, Дима аж подпрыгивал от восторга.
— Ну ты даёшь! Я думал, Викентьев взорвётся от ярости прямо там. Думал, что он тебе дуэль объявит на месте!
— Дуэль? — едва не расхохотался я. — Да у нас же война! Куда ещё дальше? Дуэлью тут уже не разберёшься, слишком серьёзные ставки.
— А Лисина видел? Сидел молча, анализировал происходящее. Он, наверное, тоже будет участвовать в этой заварушке, как пить дать — слишком уж заинтересованно поглядывал на нас.
— Посмотрим, — произнёс я, а сам уже прикидывал, какие диверсии можно устроить. При том что нужно, чтобы не только Викентьев попал под раздачу — Лисина тоже бы отправить куда подальше, но желательно перед этим забрать и его имущество. План начинал вырисовываться в голове.
В деревню мы вернулись ближе к семи часам вечера. Как я и ожидал, обсуждение условий нашей войны закончилось быстро — куда быстрее, чем могло бы. Да нет, никто договариваться всерьёз не собирался. Они просто озвучили свои намерения, а я озвучил свои требования в ответ. И всё — больше говорить было нечего.