Мост появился вместе с голосом.
— Оп, а мы тебя всюду ищем, - весело раздалось за спиной, и чужие руки дернули за капюшон куртки так, что Михалина чуть не задохнулась.
— Отвалите! – крикнула она и ударила локтём, разгоняя молочное марево, но не попадая по человеку.
— Ты чё, - взревели сзади, и Михалину снова потащило в туман.
— А ну пошли вон! – слова громовым раскатом сошли с моста, и хватка на куртке пропала. Михалина упала на колени, расстегнула ворот, давая шее свободу. Вдоволь надышавшись, она подняла взгляд, всматриваясь в тянущуюся белизну. Фигура выступала из тумана медленно, почти нехотя, огромная, как мраморная статуя, но такая же изящная. Литые плечи, длинные ноги, ястребиный нос. Глаза, цвета серого камня под густыми черными бровями, губы - морганит. Большие ладони подняли Михалину за плечи, помогли дойти до моста, усадили у перил. Человек двигался тяжко, уставши, как при болезни. Не худое, но истощенное тело тянуло к земле с высоты богатырского роста. Он сел, почти рухнул, напротив, прислонился широкой спиной к столбу, вытянул ноги. Так они и сидели молча, пока Михалине не показалось, что человек то ли уснул, то ли умер. Она уже успокоилась, оттряслась, отбоялась. Встала тихонько, сделала пару шагов на мост и остановилась. Дальше под ноги стелилась пустота. Тут же вспомнился разговор с отцом, который, между рецептом ухи и обещанием заехать к дочери починить свет в ванной, упомянул, что старый мост сносят. Слишком ненадежный он стал, слишком опасный. Ходить по нему не запретишь – всё равно полезут, а восстанавливать дорого, построить новый, из современных материалов – дешевле. Михалина вернулась обратно, опустилась на прежнее место и зарыдала.
— Тебя как зовут?
Рокочущий голос, звучный.
— Михалина, - печально ответила она. - Но можно просто – Миша. А тебя?
Человек не отвечал. Гладил пальцами камень мостовой кладки, колебался.
— Рисе, - наконец произнёс он.
— Что ты тут делаешь, Рисе?
— Живу.
Она так и подумала. Одежда на нём была старомодной, чистой, но сильно поношенной. Вид измученный. Не домашний.
— Мне надо на ту сторону, Рисе, - сквозь неудержимые слёзы пожаловалась она. – Очень надо.
Михалина не знала зачем рассказала обо всём этому человеку: о матери, о болезни, о страхе потерять её раз и навсегда, о голосах из тумана, что преследовали её и тащили за собой, а может до сих пор ждут где-то там, об этом мосте, от которого до родительского дома всего сорок минут прогулочным шагом, а значит, она могла бы добежать за двадцать. Она говорила и говорила, но легче не становилось. Внутри всё закручивалось тугим узлом от предстоящей потери, который не развязать, не распустить, только разрубить раз и навсегда. Рисе молчал. Может, снова уснул.
«Да и к черту!»
Михалина встала, утерла слёзы рукавом, выдохнула. Она пойдёт обратно, выберет другую дорогу, если придётся – зубами выгрызет себя у голосов, но окажется дома.
— Я проведу тебя по мосту, - раздалось снизу. – Если ты кое-что мне пообещаешь.
— Что? – без особой надежды спросила Михалина. Никто по мосту её не поведёт. Потому что нет больше моста. Этот человек её спас - она взамен выслушает его просьбу. Наверняка безумную.
Рисе медленно поднял руку, засунул её в ворот рубахи, прикрылся полой темного пальто с меховой оторочкой. Так же медленно достал её и протянул Михалине раскрытую ладонь. На ней лежал камень. В синеватой глубине виднелись светлые крапинки, застывшие на разных слоях породы, неровные грани обтесались и выбелились, вздымаясь соляными бурунами. Она взяла холодный, хуже льда, камень и почувствовала, как внутри бушует океан.
— Положи его в новом мосту. Прошу.
— Хорошо, - пообещала завороженная Михалина и еле заставила себя спрятать камень в карман.
— Тогда пошли.
Он с усилием поднялся, держась сначала за столб, а затем за край парапета. Постоял, опустив плечи, несколько минут. Михалина развернулась в другую сторону, прочь от разрушенного моста. Думала, стоит ли прощаться, когда Рисе схватил её за ладонь и поставил впереди себя.