— Джастин! — выдохнула она, и в одном этом слове были заключены зов страсти и желание, способные растопить даже ледяную глыбу.
С трудом оторвавшись от ее груди, он выпрямился и притянул ее к себе, и она вся затрепетала, ощутив, как он дрожит. Это переполненное горячим возбуждением тело, прижавшееся к ней, потрясло Рейчел, и она задохнулась, но скорее от захватившей ее страсти, чем от силы его реакции. Она понимала, что возбуждение Джастина лишь отражение ее собственного состояния. Руки ее сами собой поднялись и обвили его шею. Она прижалась к мужчине, испытывая сейчас точно такую же потребность в нем, как в воздухе или воде — в том, без чего она не могла бы жить. Губы ее раскрылись, влажные и трепещущие, в ожидании его поцелуя.
Джастин смотрел на нее сверху вниз, в лунном свете ему было хорошо видно это охваченное страстью лицо. Какое-то неясное сомнение шевельнулось в нем. Промелькнуло острое осознание того, что он испытывает судьбу, вторгаясь туда, куда не следует.
Рейчел пошевелилась в его объятиях, безмолвно побуждая его к действию, удивленная его нерешительностью. Кто она? Невинная участница самой ироничной главы в его жизни? Или она на редкость умна и эгоистична в своем желании прибрать к рукам все равно что — человека или ранчо?
Почему же его так влечет к ней?
С коротким стоном он взял то, что она ему предлагала — ее прекрасные сочные губы, затрепетавшие под его губами. Его мозг пронзила мысль, что этот жалкий реванш бумерангом возвращается к нему самому, но со следующим ударом сердца это потеряло всякое значение. Ему вдруг стало совершенно безразлично, кто она и каковы мотивы ее поведения. Она была теплой и живой, воплощенной женственностью, и его тело изнывало от желания обладать ею. Его губы раскрылись, поглощая ее губы, вбирая их влагу и жар; руки нетерпеливо обвили нежное податливое тело, стремясь навсегда слиться с ним воедино. Он приподнял ее, оторвал от пола, и кровь с шумом устремилась по венам, когда он почувствовал, как женские ноги заключили его в свой сладостный плен.
Она тоже желает его! Больше чем желает — горит нетерпением! Страсть вспыхнула между ними как пожар, и искры этого первобытного огня обжигали и воспламеняли кровь. Он знал, к чему это ведет. Это могло закончиться только в ее или в его постели. Никогда еще он не испытывал такого сильного, непреодолимого желания. Откуда взялась эта дикая, необузданная страсть? Рейчел прекрасна, но она не первая красивая женщина в его жизни. В этом внезапно вспыхнувшем чувстве было нечто большее, чем простое сексуальное возбуждение. Оно как? то связано с тем, кто она и кто он и…
О господи, что он делает?! Он не может, не должен, это сумасшествие…
Джастин оторвался от ее горячих, жаждущих губ и пристально вгляделся в лицо. Свет отражался в сияющих глазах, полных ласки, обещания и недоумения. Он задумался о противоречивости ее поведения, о том, почему она сначала разбудила его чувственность, а теперь удивляется, что он принял ее игру. Что это было — искренний порыв или тонкий расчет?
Неужели она из тех женщин, для которых заниматься любовью с едва знакомым мужчиной привычное дело?
Что-то мешало Джастину принять эту мысль, он должен был либо отодвинуть ее в сторону и забыть навсегда, либо получить доказательства. У него возникло странное ощущение, точнее желание, чтобы эта женщина, словно созданная для его объятий, оказалась кем-то другим, а не тем, кем была на самом деле.
На мгновение он замер, его учащенное дыхание нарушало тишину ночи. Руки, поддерживающие Рейчел, были крепко сомкнуты. Она тоже смотрела ему в глаза, и сквозь горячий туман, в котором плавало ее сознание, стало просачиваться какое-то смутное недоумение. Она не могла истолковать выражение его лица, но почувствовала произошедшую перемену. Только тут до нее дошло, что все происходящее реально. Неужели она совершенно потеряла голову? О боже, что она наделала?!
— Отпустите меня, — прошептала она слабым голосом, испытывая одновременно и острое чувство унижения, и благодарность темноте, скрывающей ее позор. Он колебался, и она ощущала, как его большие ладони, вмещавшие ее ягодицы, жгут сквозь тонкий шелк рубашки. — Пожалуйста! — взмолилась она срывающимся, чужим голосом.