— А ты? Сам-то ты взял бы в жены сарацинку? — Если бы это было необходимо — да!
— Так тебя же это ни к чему не обязывает! Как ты поступаешь со своей женой? Ты почти не помнишь о ее существовании! А чтобы не видеться с ней, у тебя есть прекрасная отговорка — война.
Беренгария ахнула.
Джоанна покраснела. Она уже пожалела о том, что невольно причинила боль своей невестке.
Но уступать брату на сей раз Джоанна не собиралась.
— Ричард, — твердо сказала она, — я не пойду за него замуж. Ни за что! Так и передай своим сарацинам: я скорее прыгну вниз с городской башни, чем стану женой нехристианина.
— Но, может, нам удастся убедить его принять христианство, — неуверенно предположил Ричард.
Джоанна расхохоталась, как безумная.
— Скорее они потребуют, чтобы я стала магометанкой.
— Нет, — серьезно возразил Ричард. — Я на это не соглашусь.
— Как это великодушно с твоей стороны! — саркастически хмыкнула Джоанна. — Тебе не жаль выдать меня за дикаря, у которого, наверное, целый гарем. Но поскольку ты у нас такой добренький, ты предложишь ему принять христианство. Представляю, как он будет над тобой потешаться!
— Ты просто несговорчива сегодня, сестра.
— Да! — вскричала Джоанна. — Да! И не уступлю тебе. Не надейся!
Поняв, что толку от нее все равно не добиться, Ричард поспешил убраться восвояси.
А Беренгария и Джоанна бросились утешать друг друга.
Джоанна истерически рыдала, Беренгария была бледна и печальна.
— Джоанна, — прошептала Беренгария, — а вдруг он будет настаивать?
— Нет! — убежденно ответила Джоанна сквозь рыдания. — Он знает, что я не изменю своего решения.
— Неужели ты и вправду готова… покончить с собой?
— Да, если меня будут принуждать выйти замуж за сарацина!
— Ах, Джоанна! Как ужасно быть принцессой! Мы игрушки в чужих руках… А я-то думала, что мне повезло с мужем.
— Теперь ты в этом сомневаешься?
— Джоанна! Зачем нам притворяться друг перед другом? Я ему совершенно безразлична. Он изобретает любые предлоги, лишь бы не оставаться со мной наедине.
— Но Ричард пренебрегает тобой не ради женщин. Пусть это послужит тебе хоть каким-то утешением.
Беренгария поджала губы и еле слышно произнесла, глядя в одну точку:
— Может, я должна ревновать его не к женщинам?
Увы, уныло подумала Джоанна, бедняжка повзрослела и сделала неприятное открытие, что мир не такой, каким он ей являлся в мечтах…
С этого мига из их отношений полностью исчезла фальшь. Джоанне уже не нужно было оправдывать Ричарда. Беренгария понимала, что Ричард равнодушен к ней и исполняет свои супружеские обязанности только из чувства долга.
Обе были несчастны, но Беренгария страдала неизмеримо больше. Джоанна хотя бы сопротивлялась и не собиралась покоряться.
Киприотская принцесса затаилась, как мышка, в своем уголке и молча наблюдала за ними. Она сидела так тихо, что о ней все позабыли.
Да, думала девушка, быть принцессой действительно грустно.
Ее сердце тоскливо сжималось, когда она пыталась представить себе свою судьбу. Отец ее был в цепях, пусть даже серебряных; Кипр принадлежал Ричарду. Увидит ли она когда-нибудь отца и родной дом? Найдут ли для нее мужа? Навряд ли… Кому она такая нужна?
Постепенно Ричард понял, что Джоанна никогда не согласится выйти замуж за брата Саладдина. Тогда он вспомнил про свою племянницу и предложил ее в жены Малек-Абдулу. Естественно, король предпочел не называть истинную причину отказа Джоанны, а написал в своем послании, что ей потребовалось бы получить согласие папы римского, а это долго и хлопотно.
Услышав это, Саладдин покатился со смеху. Он и не надеялся, что сестра Ричарда выйдет замуж за его брата. Султан никогда не относился серьезно к этой затее.
Он послал Ричарду ответ, в котором говорилось, что столь высокородный человек, как Малек-Абдул, считает ниже своего достоинства жениться на ком-либо, кроме сестры короля. И Ричарду скрепя сердце пришлось примириться с тем, что породниться с Саладдином не удастся.
Саладдин же воспринимал брачные переговоры как неожиданную передышку. Пока они шли, осень успела смениться зимой, а это время года считалось неблагоприятным для войны.
Оставив Беренгарию и Джоанну в Яффе, Ричард отправился во главе своей армии в Рамлех. Саладдин же вернулся в Иерусалим и начал готовиться к обороне города.
В лагере христиан начались раздоры. Возвращение султана в Иерусалим могло означать только одно: мирные переговоры закончились ничем.
Часть крестоносцев высказывалась за то, чтобы поскорее дойти до Иерусалима и начать осаду. Однако они не были достаточно вооружены, и Ричард не сомневался, что их ждет полный разгром.