Сердце Льва (СИ)

–

Поместится. А где мы с Леваном сядем?

–

Я же говорю, специально новые сидения сделали. Родных сидений не нашли, так с ЗИМа переставили. Посмотри. На спинках передних кресел есть два откидных стула. – Миша повернулся и ехидно подмигнул: – Нет! Если не хочешь, – можешь отказаться.

–

Мишка! – вырвалось у Зуры. – Шени чири мэ*! Едем, Михо-джан**! Едем! Бог тебя послал. Останови, – они сворачивали на набережную Куры. – Вперёд пересяду.

В старом тбилисском дворе на улице Пиросмани, где они родились и выросли, Мишку Арутюнова знали все. Ругали, но уважали. А как можно было не ругать вечного возмутителя спокойствия. Нет, он не орал, стоя посреди двора, не задевал соседских девочек, не гонялся с диким криком за котами. Мишка любил больших собак и всё, что могло

*Шени чири ме – дословно «твоё горе мне» (грузинский).

**Джан – дорогой (грузинский).

ехать на двух, трёх и четырёх колёсах. Поэтому двор был всегда полон породистых собак, которых он «переприручал» от хозяев, а все подвалы и подворотня были забиты частями от автомашин, мотоциклов, мопедов, велосипедов и даже самокатов.

Мишу любили за характер. Божий дар этого парня – всегда быть готовым прийти на помощь. Его не надо было ни о чём просить. Мишка всегда сам предлагал свои услуги, добросовестно и с любовью их исполнял, никогда никому из ближних не прибавляя забот.

Внешне Михаил Арутюнов был похож на …мишку. Здоровый, крупнокостый смуглолицый, породистый медведь. При всём своём добром нраве этот мальчик был грозой для, как он выражался, выскочек. По-грузински это звучит особенно – матраквеци.

Стоило только появиться возле него кому-либо с сутяжными или злобными намерениями, Михаил спокойно подходил поближе, внимательно слушал и в момент, когда «матраквец» входил в раж, – резко бил его в челюсть. Тот падал в нокаут. Поэтому рядом с ним те, кто его знали, вели себя спокойно и доброжелательно. А девушки его двора и школы всегда могли рассчитывать на защиту.

Оставив машину на парковке, друзья вошли в здание аэровокзала, нашли медицинскую службу и сообщили, что в рейсе из Москвы летит больная, которую нужно доставить к машине на носилках.

–

Знаем, – ответила им дежурный врач, – нам сообщили. Будем встречать. Не беспокойтесь.

–

Мы тоже здесь, – сказал Зура, – если нужна наша помощь.

–

Я же сказала, не беспокойтесь. Идите. Мы её встретим, а вы ждите возле машины.

–

Спасибо, – Мишка схватил Зуру за шею и развернул к выходу. – Но мы всё равно будем поблизости. Пошли.

Прибытие самолёта ещё не объявили, и ребята вышли из здания покурить. За дверями стоял ларёк с цветами.

–

Дэвучка! А, дэвучка! – обратился Михаил к продавщице. – Этот букэт завэрнитэ красиво.

–

Отстань от девушки, – приняв утрированный акцент друга за манеру заигрывания, сказал Зура и полез в карман за сигаретами. Он закурил, а когда поднял глаза, увидел

здоровую медвежью рожу над великолепным букетом роз. – Ха … твоей роже не идут розы … О! Экспромт! Верни букет и пойдём. Я проголодался. Ты чего бы поел? Там хачапури, а дальше хинкальня.

–

Я поем хачапури и запью кахури, а ты можешь поесть хинкали с пивом. Мне нельзя. Я за рулём.

–

Хорошо. Верни букет девочке.

–

Отстань! Я его купил!

–

Молодец. А я даже и не подумал.

Они направились в сторону гостиницы, перед которой расположились кондитерская, хачапурня, хинкальня, шашлычная, бар.

–

И я поем хачапури с водичкой. Мне тоже сегодня нельзя пиво. Видишь? Торможу. Не смог выспаться. Туда в поезде. Обратно в поезде.

Они поели хачапури, запивая газированной водой с кахетинским сиропом от Лагидзе. Объявили прилёт рейса. Проходя мимо киоска с цветами, Зура спросил друга:

–

Ты не скажешь, почему у нас торгуют цветами красивые блондинки, а в Москве – наши красивые брюнеты?

–

Па-та-му, что кра-си-ви-э! – многозначительно ответил Мишка.

Друзья прошли к багажному отделению, куда привозили только что прилетевших.

–

Здравствуйте, дядя Соломон, тётя Нана! – приветствовал родителей Льва Зураб.

–

Ты знаешь, – взяв Зуру под руку и отведя в сторону, деловым шёпотом заговорил Соломон Маркович, – что Лёвушка везёт девочку, которую врачи приговорили к смерти.

–

Да, дядя Соломон.

–

Ну, и что ты об этом думаешь?

–

Дядя Соломон, честно говоря, я сам удивляюсь. Но . это Леван. Я думаю, что такое никто другой не смог бы сделать.

–

Да! Красивый жест. А если с девочкой действительно что-то случится? Ведь врачи не такие безответственные люди, как он. Они профессионалы и сделали своё заключение на основе долгих и глубоких исследований. Мне не приходит в голову сомневаться в их компетентности. А вот то, что мой Лёвка – абсолютный профан, мальчишка и самонадеянный фанфарон, – это я знаю хорошо. – Он достал

сигарету и зажигалку. – Ты приготовил дом в деревне? Он сказал, что ты обещал…

–

Не беспокойтесь. Всё готово: дом готов, машина подана.

–

А машина откуда?

–

Вот, – он повернулся к другу, который говорил с Наной.

–

Как могли её родители отпустить от себя больную девочку? – спрашивала Нана у бедного Мишки, который об этом узнал всего час назад.

–

Мой друг и сосед Миша, – представил его Зура. – Он повезёт нас в деревню.

–

О! Спасибо, дорогой, спасибо! Ребята, а деньги у вас есть? – Соломон полез в карман.

–

Успокойтесь, дядя Соломон, – остановил его Зура. – Деньги есть. Понадобится – попросим. А вот сигарету.

–

Ах ты, хулиган! – угрожающе свёл брови Соломон Арье. – Ты куришь?

–

Да, – дерзко ответил мальчик. – И хочу выкурить Ваше «Мальборо».

–

Нахал, – возмутился дядя и протянул мальчику пачку. – Что скажет мне Илларион, когда узнает, что я его сыну дал сигарету? Ладно, – он прикурил и дал прикурить Зуре, – мы приедем завтра с доктором из онкоцентра.

Льва Арье Мишка увидел впервые. «Матраквец», – подумал Арутюнов и всю дорогу оценивающе поглядывал на него в зеркало. А Леванчик и Зурикела говорили, не переставая. Они очень соскучились друг по другу, да и новостей у каждого было немало. Зуре было непонятно, как родители могли жить вдали от дочери, которую врачи приговорили к смерти. Как ни странно, но то, что Леван был уверен в её исцелении, никак не удивило друга. Чтобы понять эту особенность психики, когда человеческая чёрствость удивляет больше, чем чудотворство, – необходимо родиться и жить в Грузии.

–

Штирлиц едет! Штирлиц едет! – кричали деревенские мальчишки, завидев чёрный арутюновский

BMW

.

В верхней точке дорожного серпантина стояла церковь. Если на этот склон горы смотреть со стороны долины, то видна тонкая змейка, голову которой венчает корона в виде церкви с крестом. Это дорога. Она подмяла лес, как змея траву.

Машина шла по горному серпантину так ровно, что Леночка не шевелилась на своём широком заднем сиденье. Мишка не ехал по горному бездорожью, – он словно нёс на руках драгоценную чашу, доверху наполненную столетним вином. Капля – жизнь, две капли – поколенье. Леванчик и Зурико, вдруг вместе обратив внимание на эту необычайно бережную езду, замолчали…

Внезапно возникшая без видимых причин тишина

З А З В У Ч А Л А!!!

Она звучала Любовью:

чувством радостной Дружбы,

цветом спокойной Преданности,

вкусом ожидаемой Радости,

запахом первого Подснежника.

А когда проехали широко раскрытые ворота, машина не остановилась – она просто перестала толкать дорогу своими шинами.

Тихо, чтобы не разбудить больную, ребята вышли из машины и помогли Име. Она вдохнула воздух полной грудью – пошатнулась и, если бы не стоящий позади Мишка, рухнула бы на скалистую землю.