- Хочешь, почитаю? - предложила Оля.
- Почитай. Покажи, как ты это делаешь.
Ваня слушал и следил за Олиным пальцем. Палец двигался по строчкам-бороздкам, и все бороздки были одинаковые, и каждая страница похожа на аккуратно вспаханное поле. Как же эта девочка высматривает в этих бороздках такие интересные истории и почему, как ни пялит глаза Ваня, он сам ничего этого не видит?
Володя сидел рядом и старался углубиться в латынь. И не мог. Его подавляло смутное чувство недовольства собою, какое-то сознание вины перед Ваней. Илья Николаевич часто рассказывал детям об ужасающей нищете и бесправии в деревне. А теперь Володя сам услышал это от мальчика. Чем порадовать Ваню? Подарить ему свою любимую книгу? Но Ваня не умеет читать. Отдать свои сокровища - коллекцию перышек? Но он не умеет писать. Выпросить у Саши для Вани календарь?.. Нет, не то, не то...
Вечером приехал Илья Николаевич. Он был на открытии двух новых сельских школ, вернулся в отличном настроении, и ему не терпелось поделиться своей радостью с Марией Александровной, с детьми.
- Папочка, тебя ждет мальчик Ваня, - начал было Володя.
Но отец уже все знал от мамы.
- Мы поговорим с молодым человеком, а ты иди к себе.
Володя и Оля уселись на сундуке в передней и с нетерпением ждали решения отца.
Ваня вышел из кабинета счастливый. Он ничего не говорил, только смеялся.
Смеялись его глаза, губы и даже кончик сморщенного носа.
Володя побежал к отцу:
- Папочка, как хорошо, что ты определил Ваню в школу! Он такой счастливый!
- Нет, - ответил Илья Николаевич, - он опоздал, и ребята в занятиях ушли далеко вперед.
- Но он опоздал не по своей вине. Ему сказали, что занятия в школе начинаются, когда пожелтеют листья на деревьях. Вот он и ждал, а потом искал школу. Он шел до Симбирска две ночи и два дня. Разве можно, чтобы он вернулся ни с чем? - Перед глазами Володи стояло улыбающееся лицо Вани. Папочка, разве ты не хочешь, чтобы он учился?
- Ты сам понимаешь, что нельзя задерживать целый класс из-за одного ученика. - Илья Николаевич внимательно смотрел на сына.
Володя вдруг весь вспыхнул, зарделись щеки, заискрились глаза.
Он подошел ближе к отцу:
- Он догонит, папочка. Мы поможем ему - я и Оля. Даю тебе слово.
Складка на лбу у Ильи Николаевича разгладилась, густые брови вскинулись вверх, губы дрогнули в улыбке.
- Вот именно этого я и ждал от тебя. Я буду просить, чтобы Ваню приняли в школу.
Володя порывисто обнял отца и помчался наверх...
Над садом висел серп луны, по небу плыли облака, оставляя за собой рассыпанные звезды. Огромные вязы в саду сильными изогнутыми сучьями, казалось, подпирали небо.
Володя стоял на балконе, вцепившись руками в перила, вглядывался в Млечный Путь.
На балкон выбралась Оля.
- Я показала папе свой дневник. Он посмотрел на двенадцать по физике и сказал: "Это еще не самая лучшая твоя отметка". А какая же может быть лучше, Володя? - Она взглянула в лицо брату.
Володя молчал.
- О чем ты думаешь?
- О Ване... Ты слышишь? - Володя указал рукой вниз.
Через двор, по дорожке, посыпанной лунным светом, шли папа, мама и старшие - Аня и Саша. Илья Николаевич смеялся особенно задушевно, и, как маленький колокольчик, звенел голос мамы.
- Ты слышишь? - повторил Володя. - Папа рассказывает про Ваню и радуется, словно открыл новую школу. Вот бы научиться так радоваться!.. Володя схватил Олю за руку.
- Я знаю, знаю, что такое лучшая отметка! - Оля посмотрела на брата, на его сияющее лицо. - Лучшая каша с тобой отметка будет первая пятерка Вани. Правда?
Володя спрыгнул с перил и заглянул в окно. Ваня спал, крепко ухватив обеими руками "Хижину дяди Тома", которую Володя получил в подарок за успехи и учении.
СОЧИНЕНИЕ
В доме тихо. Слышится только, как потрескивают дрова в печке да пронесется вдруг по комнатам дуновением легкого ветра мелодичный звон часов. За окном двор и сад в белом зимнем убранстве. С отяжелевших ветвей березы опадают пушистые снежные хлопья и рассыпаются в воздухе серебристой пылью.
Тихо и спокойно на сердце у Марии Александровны. Мелькает иголка в ее руках. На столике растет стопка починенного и аккуратно сложенного детского белья. Сделав последний стежок и закрепив нитку, Мария Александровна воткнула иголку в подушечку, подошла к окну. С высокой ледяной горки, крутясь волчком, скатывается вниз на круглой ледянке Маняша. Митя стоит наверху, ждет своей очереди.
Мать постучала наперстком в стекло, позвала малышей домой. А сама пошла в столовую накрывать стол к обеду.
Заскрипела дверь с черного хода, зашуршал веник: Митя и Маняша очищают друг друга от снега. Не раздеваясь, заглянули в столовую.
- Вот и мы, - заявила Маняша.
- Вот и мы, - повторил Митя.
Оба как из снежной купели, на пунцовых щеках, на ресницах блестят капли от растаявших снежинок.
- Раздевайтесь-ка скорее, - улыбается мать. - Сейчас наши гимназисты придут, будем обедать.
- А потом спать? - вздыхает Маняша.
- Немножко отдохнете.
Стук-стук-стук... - стучат каблучки по ступенькам.
- Оля идет! - взвизгивают малыши и несутся навстречу сестре.
Оля целует Митю и Маняшу.
- Ой, как вам снег щеки нагрел!
- Не нагрел - наморозил, - поправляет Маняша.
Распахивается дверь с улицы на веранду, кто-то скачет через две ступеньки: раз, два, три, четыре... Это Володя.
В тесной передней возня, смех. Володя затеял с Митей борьбу - кто сильнее, Маняша рассказывает, как летела "вот с такой высоченной горы", перевернулась и "чуть не утонула в сугробе".
Но вот слышно, как кто-то сбивает с башмаков снег на веранде.
- Саша пришел!
И в передней сразу водворяется порядок.
Мария Александровна улыбается. Пришел наставник, старший брат Саша, и все, как по мановению волшебной палочки, становится на свои места.
- Саша, у меня валенки не снимаются, помоги... - жалобно просит Маняша.
Саша наклонился, Маняша обхватила брата за шею и повисла на нем.
Володя расчесывает волосы перед зеркалом и искоса поглядывает на брата. Не получается у него такая же прическа. У Володи волосы светлые, с рыжинкой, и закручиваются в разные стороны, а у Саши шапка темных волос, блестящих, чуть волнистых и послушных.
Маняша уже сидит у старшего брата на закорках, Оля потерлась щекой о его плечо и произнесла свое привычное ласковое "мур-мур". Никому другому Саша не позволил бы таких "телячьих нежностей", это можно только двум младшим сестрам.
- Мыть руки - и за стол! - говорит Саша, осторожно опуская Маняшу на пол, и бежит наверх положить на место портфель с книгами.
Последней приходит Аня.
И вот все за столом. Нет только Ильи Николаевича, он в разъезде по губернии. Когда отца нет дома, его во всем заменяет Саша.
Зоркий глаз матери подметил, что старший сын чем-то взволнован. Вот уже шестнадцатый год пошел ему, а мать не может вспомнить, чтобы он чем-то огорчил ее. Он не любит ласкаться, как все другие ее дети, всегда ровен, спокоен и послушен. Но покорным назвать его нельзя. "Я сам" - это были его первые сознательные слова. "Я сам буду есть ложкой... сам справлюсь с пуговицей... сам зашнурую ботинки... сам застелю постель... сам решу трудную задачу. Я - сам". Однажды она увидела, как Саша - ему было тогда три года - складывал из кубиков картинку. Пыхтел, мучился - не мог подобрать кошке ногу. Мать долго следила за мальчиком и решила помочь ему: взяла кубик, перевернула и поставила на место. У кошки появилась четвертая лапа. А Саша вдруг обмяк, вскинул темные глаза на мать, и она прочла в них упрек: она оборвала его пытливую мысль. "Я ведь хотел сам", - тихо сказал он. И это был урок для молодой матери.
Саша отличался отменным здоровьем, был сильным мальчиком, но эта сила таилась в нем, он словно стеснялся ее. С младшими был осторожен, никогда не повышал голоса, но все дети его беспрекословно слушались. Даже Аня уступила ему старшинство в семье, часто советовалась с ним, спрашивала его мнение.