― Кто тебя этому научил? ― спросил Бастиан, доставая наши миски с дымящимся раменом.
― Твой отец. ― Марио Арманелли безжалостно собирал деньги, и каждый уголок Чикаго знал это.
― Хорошего лидера боятся, Кэти. Великого лидера любят. А исключительный ― это тот, о ком ты никогда не думал, что он тебе нужен. Когда-нибудь этот город будет работать именно так, потому что я позабочусь о том, чтобы они могли сказать: «Смотрите, мы сделали все сами». ― Он не сел, а обогнул стойку, взял для нас два стакана и наполнил их ледяной водой.
Мы с Бастианом никогда не пили дома. Я не знала, пил ли он когда-нибудь. Парень работал, а так как он часто приходил и уходил даже посреди ночи, я не думаю, что он хотел рисковать своим психическим состоянием.
― Без их признания ты теряешь их уважение, ― сказала я.
― Или приобретаю их преданность, и они становятся сильнее, потому что верят в себя.
Я пожала плечами. Наши взгляды на лидерство никогда не совпадали. Он был философом, а я животным. Выживал сильнейший, и отсекать слабых или подталкивать их, пока они не станут сильными, казалось единственным выходом.
― Или ты потратил время впустую на слабых, когда выживает сильнейший.
― Раньше меня удивляло, как мой отец был очарован тобой в столь юном возрасте. Он даже говорил мне, что ты присутствовала на некоторых звонках, что ты давала советы. ― Он потер свою щетину. ― Ты можешь себе представить семнадцатилетнего, дающего семейный совет?
Позволила тишине просочиться вокруг нас. Большинство членов семьи не знали, почему я была мудрее своих лет, но жила с папой. Он научил меня любви и гордости. Потом меня отдали в приемную семью, где ничего этого не было.
Я не была уверена, что у кого-то из этих мужчин когда-нибудь отнимали любовь, любили ли их так, как дочь может быть любима собственным отцом.
― Ты, Кейд и Ром росли вместе? Никто из вас никогда не был на вызовах.
― Мой отец хотел, чтобы я видел бизнес, знал обязанности босса. Звонки были социальными, скорее для отвлечения внимания тех, кто прослушивал наши линии.
Я кивнула.
― Они не были настолько важны, но для меня они были важны. Я знала, что для меня это был путь внутрь. Джимми учил меня никогда не говорить ничего слишком возмутительного. Он говорил мне, что кто-то может подслушивать, готовый забрать меня у него.
Бастиан усмехнулся.
― Вряд ли кто-то придет за тобой. Но он дал тебе правильную мысль. Мой отец строго учил своего наследника этой семейной неразберихи кровавой стороне.
― И Кейда тоже?
Бастиан покачал головой.
― Кейд потерялся в мире интернета. Он свободен от ответственности. Мы с Ромом видели все, а он не видел почти ничего. ― В его голосе слышалась боль.
― По крайней мере, вы были друг у друга. ― Я попыталась дать утешение там, где, как я знала, его не было.
― У меня не было Рома. Я буду честен с тобой, потому что ты смотришь на него так, будто можешь с ним общаться. Ром никогда ни с кем не общался. Его мамы не стало в мгновение ока, когда он родился, а его отец не просто так был нашей правой рукой. Наш дядя был больным, злобным существом, которое я бы не назвал человеком. В конце концов, он отвернулся. Ром не говорит об этом, но он такой, какой есть, потому что его отец был таким, каким он был. И после всего этого времени мы все думали, что разобрались в нем. Может, Ром и ненавидел его, но он думал, что тоже его понял.
― Но он не понял? ― Я была на краю своего кресла, мое сердце билось быстро, как голодное животное, ищущее объедки. Я хотела узнать историю Рома больше, чем чего-либо в тот момент.
― Он застрелил своего отца, когда тот пытался лишить жизни моего отца, Кэти. Мой дядя хотел власти и был готов убить собственного брата ради этого.
― Что? ― прошептала я.
Он торжественно кивнул.
― Ром никому не доверяет, потому что он почти упустил это. Мы все упустили. Он спас жизнь моего отца, забрав жизнь своего собственного отца. Это поражение разума. И проклятая сила этого города сделала это со всеми нами.
Я покачала головой в неверии. Мой рот открывался и закрывался, пока пыталась сформировать слова и обдумать то, что он сказал. Ром считался монстром, но он был монстром, который спас их всех.
― Может быть, я понимаю его, потому что он знал, какой могла бы быть его жизнь, только для того, чтобы ее вырвали, как и у меня. У меня была любовь моего отца, и я жила жизнью, полной радости и заботы, пока он не умер. Все это было отнято у меня, и мне пришлось приспосабливаться. Приспосабливаться и меняться иногда бывает труднее всего. Я знала, что такое любовь, и привыкла к ней.