Я рухнула на него, зная, что этот дом на нем, вокруг него, с ним во мне, был единственным местом, где мне когда-либо действительно нужно было быть.
Он пригладил мои волосы в пучок и присосался к моей шее, пробормотав:
― Я боюсь, что мне захочется навсегда остаться здесь с тобой в плену.
Я улыбнулась ему.
― Ты бы нервничал, если бы спал рядом со мной.
Он напрягся, как будто мой комментарий задел его.
― Почему ты так думаешь?
Я отстранилась от него, соскользнула с него и пошла в ванную, чтобы привести себя в порядок.
― Ром, ты никому не доверяешь свою жизнь. Держу пари, ты никогда не спишь рядом с женщинами.
Мысль о нем рядом с другой женщиной пронзила меня насквозь. Я потянулась к черной матовой ручке душа, и тут же горячая вода из большой круглой душевой лейки, как дождь, обрушилась на открытое кафельное пространство. Я не дала себе времени насладиться роскошью всего этого. Отбросила рубашку в сторону и прыгнула прямо под воду, закрыв глаза, чтобы она стекала по мне. Хотела, чтобы вода смыла напоминание о том, что за этими стенами Ром был, не так доступен для меня и гораздо более доступен для других женщин. Они были менее сложными, менее привязанными к семье.
― Я не сплю рядом с женщинами, потому что не трахаю других женщин. ― Он шагнул ко мне сзади и притянул меня к своему животу. Его рука легла прямо на мою грудь, словно он не мог удержаться от прикосновения. ― Ты единственная, о ком я думаю, поэтому ты единственная, кого я трахаю. Мы прошли мимо других после Бастиана. Верно?
Я застонала, когда он ущипнул мой сосок, и прошептала:
― Да.
― Неужели ты не понимаешь, как сильно ты меня притягиваешь?
Моя голова откинулась назад, когда он массировал мой сосок.
― Мы не должны потакать этому.
― Это не потакание. Это одержимость, Каталина. Это ты поглощаешь меня. Ты привязана ко мне. Твое лицо не выходит у меня из головы с первого момента, как я тебя увидел.
Он повернул нас к зеркалу. Оно запотело, но я видела его массивное тело позади моего, как его татуированные руки обхватывают меня, как он сосредоточен только на мне.
Я подняла на него глаза.
― Ты преследовал меня так же сильно, как я преследовала тебя, Ром. Ты был в самых страшных моих снах и кошмарах.
― Тогда мне лучше найти способ превратить их в лучшие из тех, что были, а? ― Он опустил голову, чтобы укусить меня за шею.
Его рука проследовала вниз по моему животу и скользнула прямо в мою киску. Капли воды обжигали нашу кожу жаром, пар проникал в легкие, и мое тяжелое дыхание было слышно вокруг нас. Он обхватил одну из моих ног своей рукой так, что его пальцы, трахающие меня, были видны нам обоим в зеркале.
― Охуенно красивая, ― пробормотал он мне в волосы. ― Моя, блядь.
Я кончила от его слов, от того, что увидела себя такой открытой, свободной и в полном экстазе в его объятиях.
Он позволил мне кончить, а потом встал на колени. Он закинул мою ногу себе на плечо и велел мне подняться.
― Ром, я не думаю, что смогу продолжать.
― Детка, посмотри на себя в зеркало. Ты можешь делать все, что захочешь. ― Затем его рот оказался на мне, и я держалась изо всех сил. Он пожирал меня так, словно был голоден, и мне нравится думать, что этот аппетит был только для меня.
Глава 28
РОМ
Мы поели, и она несколько часов спала рядом со мной. Я тоже спал. Как гребаный ребенок, который плакал неделями и наконец, оказался в достаточно безопасном месте, чтобы закрыть глаза.
Это могло быть из-за того, что я запер убежище. Это могло быть то, что запер ее в убежище вместе со мной. Или это могло быть то, что она была единственным человеком, которому доверял быть рядом со мной, когда спал.
Все вышеперечисленное. Может быть.
Я перекатился на край кровати, чтобы достать блокнот из ящика, стараясь не разбудить ее.
Ее хриплый голос прошелестел:
― Не оставляй записок. Я их ненавижу.
― А что тут ненавидеть? ― Я достал ручку и начал писать, пытаясь ее раззадорить. ― Раньше ты мне писала.
― И ты никогда не отвечала. Я получила от тебя только одно письмо. ― Мое сердце, которое я никогда не чувствовал, когда забирал жизнь человека, казалось, всколыхнулось, а затем упало в желудок при звуке ее голоса, дрожащего от ее объяснений. ― Единственная записка, которую я когда-либо получала, была предсмертной запиской моего отца.