Оказывается, силой тоже можно захлебнуться, и я уже не смогла собрать ее во что-то оформленное. Просто выпустила наружу.
Сквозь закрытые веки пробилось сияние, такое яркое, что мне захотелось зажмуриться. Я заставила себя открыть глаза — и сощурилась. Да уж, это не светлячок, это целый фонарь, в свете которого, казалось, можно было разглядеть каждую щель в каменной кладке.
— Вот видите! Я говорю правду! — воскликнула я. — Никто меня не подговаривал и не было никаких амулетов.
На лице Первого брата отразился… страх? Он схватил меня за руку с блокирующим браслетом, вытаращился на него, словно на гадюку, обвившую мое запястье. Я тоже посмотрела туда и оторопела, не сумев удержать заклинание.
Яркий свет погас, но и в приглушенном было видно: толстую полосу железа изъела ржа, разрастаясь на глазах. Еще несколько мгновений — и браслет осыпался рыжей пылью.
— Кто готовил артефакт? — взревел Первый брат, вцепившись в мое запястье так, что я вскрикнула от боли.
— Я, — отозвался тот брат, что заковывал меня, и вид у него был ошарашенный. — Обычный артефакт, и делал обычно.
Он тоже схватил мою руку, разглядывая, — как будто это могло вернуть оковы на место.
— Я не…
«Я не хотела», — пыталась сказать я, но Первый брат оборвал меня на полуслове:
— Эту — в камеру. Другую, не ту, откуда сбежал черный. Проверить там блокирующие артефакты. И если кто-то пронесет девчонке что угодно, где хоть крупица магии — даже в чаше отпущения, отправится на костер вместе с ней.
— Что? — выдохнула я.
— Ты продала душу Алайрусу в обмен на силу.
Обвинение было настолько нелепым, что я не смогла даже ответить — только вытаращилась на Первого брата, раскрыв рот. А он продолжал:
— Ты помогла сбежать некроманту, приговоренному к смерти.
— Я не…
— Ты сама призналась, что принесла ему зелья, из которых он добыл магию.
Я осеклась. В самом деле, ведь это я пришла к черному. Да, я вовсе не собиралась его освобождать, но тут Первый брат прав.
Я помогла некроманту сбежать. И это не оставят безнаказанным.
И все же — костер?
Не самые грязные работы, не плети и даже не каторга с блокировкой магии до истечения срока наказания?
— Значит, займешь его место, — завершил Первый брат. Рванул с моей шеи амулет Фейнрита — цепочка больно рассекла кожу, так, что я вскрикнула. Кивнул стражникам.
— Увести.
В камере, куда меня впихнули, даже было оконце. Под самым потолком, маленькое, кошке не пролезть, потому на него не стали тратить решетку. Я глянула на небо и поспешно отвернулась — закат окрасил его розовым, точно отблесками костра, который мне предстоял.
Нет. Не буду думать об этом. И отчаиваться рано. В конце концов, еще должен состояться суд. Может быть, к тому времени гнев Первого брата утихнет. Вдруг судьи поверят, что я не хотела ничего дурного. Может, я смогу смягчить их искренним раскаянием — а я в самом деле раскаивалась. Да, мои намерения были чисты, но Фейнрит велел судить о дереве по плодам, а о людях — по деяниям. Некромант сбежал из-за меня, из-за меня снова будет твориться зло.
И если не врать самой себе — когда прошла первая оторопь, где-то в глубине души я обрадовалась, что мне не придется сопровождать к костру этого человека с насмешливым взглядом и злым языком.
Поймав себя на этой мысли, я испугалась. Осенила себя священным знамением, торопливо прочла молитву.
Сопровождать его к костру не придется. Я сама на нем окажусь.
Нет. Еще не все потеряно. После суда приговор передают светским властям, лишь они вправе казнить и миловать. Были ли случаи, когда приговор не подтверждали? Я не знала, в селе, где стояла наша обитель, некромантов не водилось. Была одна ведьма, которая уморила ребенка, принимая роды, но она сбежала, почуяв опасность, прежде чем братья пришли за ней.
Вдруг случится чудо, и светские власти не подтвердят приговор? Пусть каторга, с каторги выходят, с костра…
Окошко погасло, камера погрузилась в темноту. Я проваливалась в сон, снова просыпалась. Крутила в голове одни и те же мысли, переходя от надежды к отчаянию, от молитвы — к проклятьям. Доставалось и моей глупой самоуверенности, и черному, из-за которого все случилось, и Первому брату, осудившему меня.
Когда гнев иссякал вместе с силами, я опять засыпала и опять просыпалась резко, как от толчка. В какое-то из этих пробуждений пришел стражник, сунул мне кружку воды — оказывается, я хотела пить — и, не проронив ни слова, исчез. Напившись, я обнаружила, что кусочек неба в окошке стал голубым.