В зале повисла тишина, а мне казалось, что воздух прострочило очередью из АКМ. С пылью из памяти поднялись какие-то обрывки прошлого.
– Молодца, Библиотека! Еще на шаг ближе к архиву!
– Тебе с того какая радость, Косыгин? Жениться на мне собираешься?
– Я-то? Не, Людка, я ж не людоед.
Получается, людоед – это я.
Обменялись кольцами. Косыгин, поджав губы, вернулся на свое место. Маринина поправила порозовевшей Библиотеке фату.
В самом начале этого фарса регистраторша, сияя неуместным умилением, назвала нашу когорту молодыми да зелеными. Батя буркнул, что «в Афган и без пушнины под носом отправляли», а тут, понимаете ли, какой-то сраный брак. И тем не менее, невзирая на военную выправку, неловкость на этой гребаной церемонии испытывали все – и я с Библиотекой, и свидетели, и, как я подозреваю, остальная часть группы.
Батя просил без самодеятельности – присутствует высший офицерский состав. Но дед невесты прибыл уже вмазанным и с баяном на груди. Поддавал короткими завываниями по ходу пьесы, а уж когда в ведомственные бумаги легли два росчерка – моя подпись и подпись Библиотеки, торжественный распил затмил липкий пафос регистраторши.
– Теперь вы – семья, и да будет ваш союз нерушим, как… – надрывалась та с застывшим оскалом на красном лице.
Военный оркестр счел нужным вмешаться и с пробивной мощью раньше положенного зарядил Преображенский марш.
Библиотека вздрогнула и скосила на меня взгляд. Ощутимо. Я зачем-то тоже на нее посмотрел. Одним глазом, не теряя выправки. Но все же.
Зал держался так же стойко. Со строгими, как на присяге, лицами.
Мельтешили в этой вымученной торжественности только фото- и видеографы.
На хрена еще эта память?
Стиснул зубы. Кулаки сжал.
А тут как раз хлынули «Амурские волны».
Гости расступились, и мне ничего не оставалось, кроме как пригласить Библиотеку на первый танец. Молча подал руку, она без промедления вложила свою, и я увлек ее к центру зала, чтобы закружить в таком же вынужденном, как и все на этой гребаной свадьбе, вальсе.
Одна ладонь на пояснице Библиотеки, во второй – ее кисть, ледяная и как будто безвольная. Я тоже не горел желанием смыкать пальцы, но приходилось проявлять твердость, иначе бы ее рука попросту выскользнула.
Раз-два-три, раз-два-три. Легкий наклон вперед. Разворот. Смена направления.
Все движения, как в строю – без души, тупо автоматизм и механика.
Библиотека держала спину прямо, голову – высоко, взглядом так же неохотно елозила по моему лицу. Я на нее вообще не смотрел. То есть делал вид, конечно. По факту – сквозь нее.
Подъем. Вниз. Вращение. Смена шага.
Иногда ловил ее чуть отрывистое дыхание на своем подбородке. Этого было не избежать. Оставалось только игнорировать.
Кто-то утирал слезы, кто-то улыбался, кто-то аплодировал – периферийно оценивал происходящее в зале. Тот самый дед, очевидно, подстроившись под оркестр, с важным видом разрывал баян.
Финальный поворот. Я плавно развернул Библиотеку, машинально перехватил напряженный взгляд и выверено наклонился, слегка коснувшись лбом ее волос.
Один вдох, два удара сердца, и вальс закончился.
Я тут же разжал пальцы и, сведя физический контакт к минимуму, повел новоиспеченную, мать вашу, жену к ожидающим нас гостям.
Первой подлетела, опередив моего охреневшего отца, теща.
– Мои любимые! Мои драгоценные! Ну какие же вы красивые! – завопила на весь зал, хватая нас за руки и притягивая к себе в удушающем объятии, от которого у меня затрещал не только позвоночник, но и шея.
Несло от этой, блядь, тещи мыльными духами, шашлыком и алкоголем.
– Ой, ну что стоите, как истуканы? Целуй жену! Целуй давай, молодчик, чтобы все видели, какая у нас любовь! Давай, не стесняйся, шо ты как неродной! Ну, народ ждет! Руслан! Шо ты за мужик вообще?!
Я попытался вежливо отстраниться, но она вцепилась в мое предплечье как клещ.
– Мама, перестань, – зашипела на нее Библиотека. – Я же тебя просила… Господи, мама… Я тебя умоляю…
Потрепав дочь по щеке, теща сипло расхохоталась. Грудь ее тряслась, как две раздельные многоэтажки на Вранча при семибалльном подземном толчке.
– Ну принцесска моя! Ну дочечка! Ты только посмотри на себя! Какая женушка! Какая лапочка! Красавица! Ну а муж у тебя – ух! – настоящий боец, защитник, а не какой-то там… – она сделала театральную паузу, закатив глаза, и на всякий случай обняла меня еще крепче.
Стоящий рядом с нами отец с гробовым выражением лица пытался принять действительность, к которой сам же, сука, указал курс.