Свадьба, которую организовали родители Чернова, конечно, отличалась от тех нескольких провинциальных гуляний, на которых мне доводилось бывать.
Все чинно, благородно, будто по уставу.
Никаких сомнительных конкурсов, никаких разгульных песен, никаких вульгарных танцев.
Только стихло внушительное «Комбат, батяня, комбат…», на сцене появился новый почетный гость.
«Как молоды мы были…» – зазвучало красиво, мощно и проникновенно.
На экране между тем замелькали фотографии нашего курса.
С присяги, аудиторий, строевых, занятий по тактике, полевых учений, марш-бросков, стрелкового полигона…
Мы с Русланом всегда далеко друг от друга.
Но смысл не в том.
Подполковник Чернов, как проректор по воспитательной работе, всегда уделял внимание таким вещам, как дисциплина, товарищество, путь от курсантов к офицерам.
Эта песня и кадры из нашей юности – не просто дань традиции, а напоминание, какими мы были и кем должны стать.
А еще… Неприятный акцент, что мы с Черновым – первые на курсе, кто, пусть и без собственного желания, но умудрился создать семью.
В какой-то момент на экране появился снимок, где крупным планом был запечатлен один Руслан. Чуть развернув голову, будто его окликнул фотограф, он смотрел в кадр с обычным для него снисхождением, вполне привычным недовольством и тяжелым вызовом. Но было в этом взгляде и нечто другое – пробирающее до дрожи.
Первый тайм мы уже отыграли,
И одно лишь сумели понять.
Чтоб тебя на Земле не теряли,
Постарайся себя не терять[1].
Пронзительные слова звучали словно комментарий к этому снимку.
Я не могла отвести взгляда от экрана.
Было ли это совпадением? Или кто-то вложил в этот момент больше смысла?
Кадр сменился другим, но физическое ощущение этого взгляда осталось.
Я сглотнула, неуверенно повернула голову и… встретилась глазами с Русланом.
Он смотрел точно так же, как на том фото. С тем же посылом. Глубже, чем следовало.
По позвоночнику словно молния пронеслась, и я торопливо отвернулась.
Сердце сбилось с ритма. Боже, я терпеть не могла проявлять эмоции… Но простила ему это, списав все на гормональную перестройку, которую сейчас проживала в связи с беременностью.
Как я ни старалась, с той секунды стало максимально некомфортно. На Чернова больше не смотрела, но он ведь никуда не исчез. Непрерывно находился рядом. Слишком близко, чтобы его не замечать.
Довела себя до того, что в какой-то момент бросило в жар. Платье, что еще час назад казалось легким, вдруг превратилось в тлеющую на моей коже пластмассу – жесткую, липкую, не дающую вдохнуть полноценно.
И тут, ко всему, едва успевшую задержаться музыкальную паузу прорезал громкий, как сирена во время тревоги, голос.
– Тааааак! Тишина! Дайте матери невесты слово сказать!
Господи… Кто всучил ей микрофон?!
И вообще… Просила же тетю Иру следить, чтобы мама много не пила.
Хотя… О чем это я? Разве ее в силах кто-то сдержать?
Поджав губы, я направила на маму предупреждающий взгляд.
Но что ей?
Она мастерски игнорировала любые знаки, если те шли вразрез с ее планами.
Хлопнув себя по бедрам, мама поправила платье, пригладила залитые лаком кудри и с улыбкой в миллион ватт метнулась к жениху. Чернов на автомате поднялся, и она прилипла к нему, как к родному сыну.
– Ну шо, мои дорогие! – обратилась ко всем сразу. – Вот оно, сбылось! Людочка моя пристроена – Руслан, молодец, не упустил!
Гости со стороны моей семьи зааплодировали.
Офицеры за столом Черновых не шелохнулись.
Маме такое «равнодушие» явно не понравилось. Подняв бокал выше, она решительно взяла зал в оборот.
– Я дочке всегда говорила: «Люда, отец у тебя – я! Все!» И шо?! И вот – вымахала! Не пропала! Не дала себя в обиду! Курсантка МВД! Будущий офицер! Потому шо мать у нее – кремень, а не размазня какая-то! – резко выдохнув, мама приложила руку к груди, чтобы выдержать драматическую паузу. – А ведь как было?! В девяностые, когда работы нет, мужиков нет, зарплат нет! Я – одна, с ребенком на руках, и крутись, как хочешь! Тряпки шила, как не в себя! В Польшу с баулами моталась! В поезде с Людкой на коробках спали! На рынке каждый божий день с шести утра! Людке наказывала: «Доча, смотри мне, чтобы ни-ни! Равняйся на мать!» И шо? Вырастила! Выучила! В люди вывела!
Родня снова горячо зааплодировала, кто-то даже одобрительно свистнул.
А я… Я не смела оторвать взгляда от скатерти. Не дай Бог встретиться взглядом с кем-то из офицеров! Хотелось просто исчезнуть. Испариться. Провалиться сквозь пол.
– Зятек, – продолжила мама, – ты смотри у меня! Я ж ее не для того растила, шоб она страдала! Если шо, я разберусь! Мгновенно! Ты понял?!