елем алкоголя. Пил, честно говоря, редко и без особого удовольствия (это, конечно, если говорить о водке и не считать пива... но пиво Дмитрий Иванович не считал, поскольку был убеждён, что это напиток прохладительный и тонизирующий, а вовсе даже не алкогольный... так если считать, скажем, водку, то пил Дмитрий Иванович поразительно редко, даже не по всяким праздникам и уж тем более не по всяким выходным). И именно сейчас ему почему-то очень захотелось выпить. И непременно водки! Быть может, дождь всё-таки пробрал его и пришло время согреться? - Иду, иду... Уговорил, Фёдор, уговорил... Но минут на пять не больше. Если врач твой и впрямь как-то помочь может... - А как же, может! - поспешно сказал Фёдор и, теперь уже с полной уверенностью, что гость не сбежит в последний момент, раскрыл тяжело застонавшую дверь нараспашку. - ...То это сразу будет ясно, - закончил фразу Дмитрий Иванович. И с непонятно откуда взявшейся смелостью твёрдо сошёл по ступенькам вниз. - Кто это? Свет... Невыносимый свет фонарей. Какике ужасные на этой планете фонари! В его мире хрустальные сферы уличных светильников наполнены голубыми фосфоресцирующими жуками, клубящиеся рои которых излучают мягкое, тихими волнами расходящееся в воздухе сияние. Такой свет успокаивает, дарует спокойствие духа, тишину и сосредоточенность мысли. В этом плещущем, играющем лёгкими оттенками голубого свете всё кажется лёгким и чистым. Кажется, что мир родился лишь пару мгновений назад, и поэтому наполнен он светлой невинностью начального, радостного бытия; а всё, что есть во Вселенной тяжёлого, скучного, смертно-тоскливого - всего этого ещё нет, всё это ещё не пришло до поры, всё это ещё в непроявленном виде, а если ещё не пришло, то есть потому шанс, что и не придёт, так и оставшись смутным воспоминанием из какой-то другой, печальной, по счастью не свершившейся жизни. И кажется, что никогда уже не придётся заблудиться, никогда уже не получится открыть не ту дверь и войти... - Да мы это, пришелец дорогой! Фёдор и гость наш любезный... "Гость? Фёдор привёл... Кого? Неужели?!.." - Свет! Невыносимо! Белый свет, режущий глаза. Неудивительно, что жители этой планеты так грубы и агрессивны. И несчастны. И совсем, сеовсемп не хотят друг друга лечить! Неудивительно, потому что с таким светом, с такими фонарями, с такой жгучей, ослепляющей звездой в небе совершенно невозможно сохранить рассудок, совершенно невозможно рассмотреть хоть что-нибудь в своём мире, совершенно невозможно увидеть предметы с истинным расположением их теней. Здесь только свет, безжалостный, всепроникающий, всепрожигающий, всех ослепляющий, помрачающий разум свет: белый, синий, оранжевый ночной, белый и жёлтый дневной. Только вечером приходят иногда добрый розовый и тёплый красный. Но ненадолго! Владыки, как ненадолго! Почему вы бросили меня здесь? - Закрой же дверь! Фёдор, лукавый слуга, закрой дверь или я искалечу тебя! "Ничего себе" подумал Дмитрий Иванович. "Хорош врач! Добрый человек - сразу видно..." Фёдор испуганной мышью метнулся на спину Дмиртрия Ивановича (больно его при этом толкнув локтем) и поспешно закрыл коротко лязгнувшую дверь. Затем он сделал ещё что-то... Кажется, ещё был какой-то звук - скрежет и отрывистый щелчок. "Щеколда или замок" понял Дмитрий Иванович. "Он дверь запер!" И тут впервые шевельнулись у него в душе самые нехорошие предчувствия. "Жалко - денег у меня нет" подумал Дмитрий Иванович. "Не откуплюсь... Убьют, должно быть..." Но мысль о собственной смерти (возможно, совсем уже близкой, даже ещё более близкой, чем казалось сегодня, в самом начале странного этого вечера) нисколько не испугала его и не огорчила. Вот только ему не хотелось умирать в подвале и от рук бродяг. Было в этом что-то настолько обыденное, пошлое, как будто взятое прямиком из пыльной газетной хроники, из того самого жёлтого столбца, куда юные журналисты тискают выдуманные и невыдуманные истории о доверчивых простаках, загубленных негодяями в подвалах, коллекторах, на городских свалках, в ночных парках, на заброшенных пустырях и в иных местах, куда приводят странников мечты о добрых врачах и бесплатной выпивке, а главное - мечта о хороших людях, с которыми можно будет пожить ещё четыре дня. - Вот, Дмитрий, друг мой дорогой... Это вот врач и есть! И Фёдор показал на кучу зловонного, кажется, насквозь пропитанного мочой тряпья, беспорядочно брошенного в дальнем от входа углу. Дмитрий Иванович с трудом сглотнул слюну (от тяжёлой, густой, тошнотворной вони спазмы схватили горло) и несмело шагнул вперёд. Тряпьё зашевелилось, оживая, с долгим хрипом выдыхая смрад; обрывки маек, рубашек, штанов, ватников вздыбились, поползли в стороны, словно огромные, отвратительные насекомые из прежде сцепленного, а теперь быстро распадающегося серо-чёрного, многолапого клубка. В тусклом свете подвальной лампы это сходство с насекомыми было так велико, что Дмитрий Иванович остановился и невольно попятился назад, машинально перебирая ногами, словно готовясь давить ползущих к нему хитиновых тварей. Но вот куча окончательно рассыпалась - и увидел Дмитрий Иванович человека в рваном и потёртом синем комбинезоне, что лежал посреди разбросанных тряпок, хрипел, плевался и отчаянно колотил руками по глухому бетонному полу. - Великий! - завопил Фёдор и... Дмитрий Иванович в крайнем удивлении обернулся. ...упал на колени. - Муда! - прошипел человек и попытался приподняться, перевернувшись на бок, но потерял равновесия и снова упал на спину. И застонал, тяжело и жалобно, так, как будто на спине у него была рана или позвоночник был повреждён. "Он не может встать!" понял Дмитрий Иванович. "Ему даже приподняться трудно. Он ходить не может... У него что-то с ногами? Или с позвоночником?" - Мудак! - человек, наконец, протолкнул ругательство сквозь сведённое болевой спазмой горло и, продолжая лежать на спине, пальцем поманил... "Нет, не меня, конечно" догадался Дмитрий Иванович. ...побелевшего от страха Фёдора. - Я не виноват, - шептал затрясшийся Фёдор. - Я глуп! Пожалей меня! "Иди" шептал человек. "Иди..." Дмитрий Иванович, будто завороженный, неотрывно, даже на миг не отводя глаз, смотрел на этого человека. Облик его был жалок и ужасен одновременно. Мертвенно-белая кожа, впавшие щёки, выпирающие треугольники скул, угольно чёрные-глаза - казалось, это не лицо, а череп, череп белой, иссушенной кости. Длинные, тонкие пальцы с отросшими сантиметра на два серыми ногтями непрестанно дрожали, дёргались, царапая пол и вычерчивая извилистые полосы в подвальной пыли. А когда он говорил... или стонал - рот его становился тёмным провалом, появляющимся и исчезающим вновь, отчего сходство лица с белым черепом становилось особенно пугающим. И в то же время... Он был настолько несчастен и беспомощен... "Или кажется таким?" ...что страх исчезал, и хотелось сделать... ну хоть что-нибудь... нет, прикоснуться всё-таки трудно, просто позвонить в "скорую"... "Как же, приедут они за бомжом!" ...или купить какое-нибудь лекарство. Но он так грязен! Комбинезон, кажется, бывший строительный, измазан так, что местами и цвет не разберёшь, и на нём... Какие-то бурые пятна... Бурые пятна? "Кровь?!" - Помоги, - прошептал человек. Фёдор стоял рядом с ним, согнувшись и замерев в поклоне. - Помоги мне подняться. У меня всё затекло... Проклятое тело! Проклятое! Мне трудно дышать, давит грудь... Человек закашлял и выкрикнул сквозь кашель: - Не оставляй меня надолго! Не бросай меня! Мне нельзя так долго лежать на спине! Я могу задохнуться! Мразь! Урод! Он взмахнул руками, словно пытаясь зацепить в воздухе какую-то невидимую опору. - Не смей бросать меня! И снова перешёл на шёпот: - Запомни - без меня ты никто. Никто... Система жизнеобеспечения повреждена, я долго не протяну... Не дай мне умереть, не дай мне остаться здесь! Где мешок? Помоги мне сесть. Я хочу сидеть там, у стены. Там труба, она так приятно гудит... Где мешок? Пора лететь! - У нас гость, - шепнул Фёдор и, подсунув руки под спину, бережно приподнял человека. И Дмитрию Ивановичу показалось, что голова подвального врача еле качается, словно еле держится на тоненькой, из слабых жилок сплетённой шее. - Гость! Ой, больно... - Терпите, Великий, - шептал Фёдор, осторожно подтаскивая врача к оштукатуренной подвальной перегородке, рядом с которой выступал из пола чёрный чугунный цилиндр водопроводной трубы. - Ещё пару шагов... Так, чтобы спиной прислониться, чтобы удобно было... Терпите, господин мой, терпите... Вы не бросите меня... Простите меня, простите... Вот так, вот так... "Как он любит его!" с удивлением отметил Дмитрий Иванович. "Какое уважение оказывает... Ведь не шутка же это? Не ирония? Не разыгрывают меня? Нет, всё серьёзно, всё так по-настоящему. Как он осторожно сажает его, и кланяется при этом... Невероятно! Кто же этот врач? Почему он живёт в подвале? Почему он лежит на полу, заваленный кучей зловонного тряпья? И что же случилось с ним?" - Гость? - спросил врач, едва Фёдор помог ему устроиться у стены. И махнул рукой, подзывая Дмитрия Ивановича. - Гость, гость, -поспешно подтвердил Фёдор. - Очень больной, очень несчастный человек. Он так страдает, Великий, так страдает! И сердце болит, и лёгкие... Сам слышал - он кашляет, кашляет! Его надо лечить! "Как будто запах уже не такой омерз