ё и рисовать умеет! Великая вещь! Великая, что и говорить! Вот ведь гостя какого дорогого я привёл! Врач протянул руку и резким движением оттолкнул надоедливого своего помощника. Потом, подождав, пока Дмитрий Иванович, неловко подогнув ноги, присядет, наконец, на газеты, сказал: - Ты не ответил на вопрос, Савёлов Дмитрий Иванович. Здешний житель? - Не понял я, - робко прошептал Дмитрий Иванович и беспокойно заёрзал на зашуршавших газетах. И даже посмотрел по сторонам, будто искал поддержки в странном этом разговоре у каких-то невидимых, но вполне благоразумных собеседников, что вполне могли бы стоять рядом и сочувственно подмигивать бедному Дмитрия Ивановичу, связавшемуся с беспутным бродягой и вынужденному находить объяснения таким вот непонятным вопросам. - Вы это, - нашёл, наконец, подходящий ответ Дмитрий Иванович, - вы меня Дмитрием называйте... Так-то проще... А то официально - я не привык. Вы - Дмитрием... Мне так проще... А вас как, простите, звать? А то вы не представились, а мне к вам обращаться как-то надо и неловко... - Здешний житель? - упрямо повторил врач, начисто проигнорировав его последнюю фразу. - Этого мира житель? - Этого, этого! - подал Фёдор голос из самого дальнего и тёмного подвального угла, в который он заполз сразу же как сотворил подстилку из газет. - Заткнись, мразь! - выкрикнул врач и, резко подавшись вперёд, схватил Дмитрия Ивановича за штаны. - Говори, рисуешь?! "Близко я к нему сел" с тоской подумал Дмитрий Иванович. "Вот ведь достал-таки!" - Рисую, - печально кивнул Дмитрий Иванович. - Пой, Дмитрий, - захрипел врач и отпустил штанину, с трудом разжав скрюченные судорогой пальцы. И, застонав, откинулся к стене. - Пой, Дмитрий... Танцуй, Дмитрий... А нассы-ка мне на голову, радость небесная... Дай посмотреть! - Что? - Дай! - повторил врач. - Рисунки... Дай! Я Пришелец! Я Пришелец! Слышал? Слышал обо мне? Дай! Мне! Сейчас нужно, сейчас же! О, дай, дай мне! Он задрожал, протянул руки вперёд, он тянулся к альбому, хватал пальцами воздух - так, словно нашёл, наконец, что-то очень, очень для него важное, без чего никак не мог теперь уже жить. Веки его задрожали, глаза сжались в чёрные щёлочки - то ли от боли, то ли от нетерпения и желания во что бы то ни стало схватить этот заветный альбом с рисунками. - Да что это вы? - испуганно прошептал Дмитрий Иванович и инстинктивно откинулся назад, поражённый напором лекаря. - Зачем это вам? Это же так, ерунда форменная. Там и смотреть нечего. Нечего там смотреть, это я точно вам говорю. И о пришельцах я ничего не слышал, я вообще никакими пришельцами не интересуюсь. Напрасно вы так заволновались, мне это совсем не интересно... Фёдор незаметно подполз к Дмитрию Ивановичу на четвереньках и шепнул в самое уже: - Дай... - Что?! - вскрикнул от неожиданности Дмитрий Иванович и закрутил головой. - Ты? Ты что подползаешь так? Ты специально напугать хочешь? Специально меня напугать хотите? Дмитрий Иванович попытался встать, но Фёдор с силой надавил ему на плечи и заорал, заглушаю уже не кричащего, а отчаянно верещащего Пришельца: - Дай!!! Да-а-а-а-а!!! А-а-а-а-а-а!!! - Подавись, - прошептал Дмитрий Иванович и бросил Пришельцу пакет с альбомом. - Рисунки, - радостно и довольно забормотал Пришелец и потряс пакет. - Падай, падай, альбомчик. Падай, любезный. Пришелец закашлялся, забрызгал слюной. Всхлипнул, потёр грудь и, подхватив выпавший альбом, отшвырнул пакет в сторону. - Он мокрый у тебя, - ворчливо заметил Пришелец. - Пакет мокрый у тебя. Почему? - Под дождь попал, - смиренно объяснил ему Дмитрий Иванович. Фёдор не убрался снова в свой угол, торчал теперь за спиной, шумно и мокро дышал в затылок. Это не нравилось, совсем не нравилось Дмитрию Ивановичу. Это было неприятно, так неприятно, что мурашки пробегали по спине. И чувствовалась явственной электрической дрожью исходящая от Фёдора постоянно нарастающая опасность. Что-то нехорошее он задумал, нехорошее. - Вот так, - сказал Пришелец, листая альбом. Каждую страницу он рассматривал секунд пять, не больше. Но Дмитрий Иванович мог с уверенностью сказать, да что сказать - поклясться мог, что Пришелец рассматривает страницы внимательно, не только рассматривает - запоминает... "Как это... Сканирует, что ли?" вспомнил Дмитрий Иванович мудрёное слово. Рисунки - разноцветные плывущие пятна с размытыми краями, поверх густо исчёрканные ломаными жёлто-зелёно-красно-лиловыми линиями, отражались в глазах Пришельца, за секунды отпечатывались в них. И после каждой пролистанной страницы угольные глаза на миг бледнели и вспыхивали острыми, серебристо-белыми огоньками. - Хорошо, - сказал Пришелец. - Хорошо... "Что там хорошего?" недоумевал Дмитрий Иванович. "Так, с красками вот вожусь... Тамарка-то мазнёй это называла... Да разве она понимает? Разве понимает?" - Хорошо, - повторил Пришелец и закрыл блокнот. Но вернул его, а положил рядом с собой. И даже ладонью прижал, словно боялся, что автор решится вдруг - и кинется отнимать. - А я что говорю? - радостно заурчал Фёдор. - Я ведь абы кого не приглашаю. Гость дорогой, чудесный гость. Такого лечить можно, и нужно даже! Пришелец кивнул и кинул старое, истлевшее покрывало себе на ноги. - Мёрзну, - пожаловался он. - Это бывает, - заметил Дмитрий Иванович. И подумал: "Ночь, должно быть, уже. Тамара волнуется... Нехорошо как-то всё вышло, нехорошо. Такие дела..." - Это было много лет назад, - сказал Пришелец. - Трудно понять, но ты сможешь. Ты - особенный, теперь я точно это знаю. Не то, чтобы возлюблен властителями твоего мира... Они, пожалуй, и не знают о тебе. Они вообще мало кого знают лично, разве только раз в тысячу лет пара-тройка ваших уходит на встречу. Остальные - сами по себе. Но тебе кое-что дано. Хочешь ты этого или нет, осознаёшь ты это или нет, нравится тебе это или нет, но тебе дано. Не так много, но дано. Ваш мир скуп. Он редко даёт глаза. Он редко даёт человеку больше одного сознания. У тебя их два. Одно - то, что положено. И второе - то, что даёт возможность видеть. Ты можешь видеть. Поверь мне, это никому не интересно... "Верю" отчего-то сразу согласился Дмитрий Иванович. - ...Кроме тебя, - продолжал Пришелец. - Да ещё, пожалуй, меня. А знаешь, почему? Дмитрий Иванович отрицательно помотал головой. - Потому, - ответил Пришелец, - что я видел твои рисунки. Только это были не рисунки. Это картины. Картины моего мира! Понимаешь? Моего мира! Небо моего мира! Небо моей планеты! Понимаешь ты это? Осознаёшь, что сотворил ты? И как, как ты, больной житель убого мира, смог увидеть такое? Как?! Он провел пальцами по одному из рисунков (большое сине-лиловое пятно расползлось по листу, будто разбухшая грозовая туча), словно ощупью проверяя увиденное. - Да! - выкрикнул он. - Точно... Помню... Дмитрий Иванович вздохнул и пробормотал, боязливо косясь на уткнувшегося ему лбом в плечо Фёдора: - Да я так... С восьми лет, знаете ли... Если того не раньше. Как то скарлатиной заболел. Тяжело было, температура высокая. Текло что-то изо рта, нехорошо было. И дышать тяжело. Казалось даже, что умру скоро. Хотелось чего-то... Чтобы вместо комнаты, вместо обоев надоевших, бледно-жёлтых с серыми пятнами. Так обидно было - всё, что есть в жизни, так это только то, что окружает. А что окружает? - Я помню, - не слушая сбивчивую речь гостя, продолжал Пришелец. - Вот такое вот небо было. Много, много лет назад. Я уже и сам плохо помню, но помню... Жарко. Кажется, тёплое время. Воздух другой, другие запахи. Иная жизнь. Я лежу на траве, трава щекочет затылок, запястья. Жуки большие, прозрачные, будто из хрусталя. Летают надо мной, садятся мне на лицо, на руки, на живут. Свистят, пронзительно свистят. И ползают, ползают. Колючие, щекочущие лапки. И небо! Такое небо! Именно такое небо! Я смотрел на него. Тогда, в тот день, давний, далеко уже ушедший от меня день. Именно таким было небо в тот день! Ты увидел его... Быть может, мы одновременно смотрели на него. Ты - из своего мира, я - из своего. Неужели было так? - Холодно было, - сказал Дмитрий Иванович. - У меня тогда неба не было. Снегопад. Низкие, серые, тяжёлые облака с тёмно-грифельными краями. Я стоял у окна, смотрел на снег. Болело горло, ужасно болело горло. Хотелось красок, просто красок - любых, любых... Я достал альбом и начал рисовать. Здоровье моё с тех пор не поправилось. Выжил, но едва ли стало больше радости в жизни. Горло каждую зиму болит так же, как болело тогда. И дышать не легче. Зимой - от холода, летом - от пыли и жары. Сегодня вот и сердце прихватило... - Сознание, - прервал его Пришелец. - Я потерялся. Тот день был последним. Потом я ушёл. Я покинул свой мир, ушёл путешествовать, гулять, бродить по чужим краям. Чужим, чужим... Вот настал этот несчастный день - я всё-таки заблудился. Потерял карту, свернул не туда. Мой корабль разбился при посадке. Он горел на болотистой пустоши, я полз. Полз, цепляясь пальцами за каменистый грунт чужой планеты. Я полз. Вашими днями, вашими ночами. Добрался до города. И продолжал ползти, теперь уже только ночами. И заполз сюда... В этот грязный, зловонный, в этот проклятый подвал! Я предполагал, что подобное может случиться. Весь терялись и до меня. Не возвращались... Нас много, таких вот странников. Нас ищут, нас ждут. Конечно, за нами придут когда-нибудь. Не знаю, когда... Через годы, десятилетия... Видишь ли, Дмитрий, Вселенная велика. Очень велика. Даже для наших спасателей, лучших спасателей в мирах Внешне