, что о плохом.... Между прочим, у тебя двое сыновей взрослых. С Семьями, с внуками. Нашими же внуками. И много ли радости им на деда такого смотреть? Вот и дёргай тебя всё время, вот и дёргай... Шторы слегка качнулись от слабого, но уже не по дневному прохладного ветра. Ветер подул ещё раз. Немного сильнее. И потом - резким, холодным порывом откинул лишь слегка прикрытую форточку, будто в досаде, что не пускают его. И потоком - блаженным, влажным, предгрозовым, невидимым, то так ясно ощущаемым воздушным потоком заполнил комнату. "Может, станет легче?" Комок сглотнулся, и белые мушки отлетели от глаз. - А была бы машина - как бы всем помогли. Собрались бы в субботу, вместо того чтоб на диване-то лежать да стонать, поехали бы... Слышь, что говорю? Тамара Николаевна вздохнула - долго и тяжело. - Поехали бы, нарвали, накопали... - Чего накопали? Ну вот, теперь можно встать. "Как в детстве радовала гроза... Отчего? Что радостного в ней? Почему хотелось выбежать на улицу, прямо под ливень... под молнии... Как будто что-то ожидалось... Новое... Не то, что до грозы... Или просто жизнь становилась другой. И улицы другими... Тёмные, блестящие, безлюдные... Отчего так?" - Картошку бы накопали! - воскликнула Тамара Николаевна. - Вот чёрт-то непонятливый! Форточка качнулась и ударилась о раму. Замерла - и открылась снова. "Воздух гудит". - Не хватало! Этого только... Тамара Николаевна отбросила веник, торопливо вытерла ладони о передник и, широко, почти по-мужски шагая, пошла к окну. - Ну точно, гроза находит! Неспроста духота такая с утра была, неспроста. Закрыть от греха... ветром разобьёт или молния влетит... Она боялась молний. Особенно шаровых. Шаровых молний не видела никогда (только слышала истории о них). Истории были страшные. Шаровые молнии были живыми и безжалостными. "Не хочу картошку..." - Не закрывай, Тамар, - попросил Дмитрий Иванович. - Дышать же нечем... Болею же я... "Копать... Господи, для чего всё это надо?" - Симулянт ты хренов... Коротко блеснуло стекло, донёсся приглушённый стук деревянной рамы. "Всё таки закрыла". - Ох, зря ты... Дмитрий Иванович приподнялся с дивана, локтём оперевшись на жалобно скрипнувшую спинку. "Нет, ну для чего это?" Тамара Николаевна подошла к нему. Посмотрела на него с внезапно проснувшейся жалостью. И протянула руку. - Вставай уж, дед. Хватит лежать. Чай пить будем... Дмитрий Иванович вздохнул и запустил ладонь под растянутую долгой ноской, потёртую, в ржавых пятнах, бледно-жёлтую майку. Помассировал грудь. - Вот легче стало, Тамар. И правда, легче. "А сколько?" - Тамар... - Ну? Жена взяла его за локоть. - Помочь, что ли? - Тамар... Я это... Дмитрий Иванович смущённо откашлялся. - ...Я вот давно спросить тебя хотел. Давно хотел... Да как-то всё не решался, не решался что-то... - Не тяни уж, - она досадливо поморщилась ("ну что там ещё у тебя? Какая ещё блажь?"). И сжала локоть, словно жестом этим стараясь прервать фразу, от которой на душе у неё едва ли станет легче. - Ох, и надоел ты мне, Иваныч!.. Но Дмитрий Иванович всё-таки успел спросить: - Нет, интересно же... Коли я помру... Нет, ты дослушай! Коли я помру, ты замуж опять выйдешь? Она отдёрнула руку, будто глупый этот вопрос (да ещё и заданный будто нарочито детским, невинно-наивным тоном, для пожилого и местами уж седого мужика совсем неуместным) именно глупой невинностью своей задел её... Да не просто задел - ожёг, как невзначай, обидным и слепым ненароком поднесённая к ладони спичка. - Вот ведь дурак! - воскликнула Тамара Николаевна. - Вот ведь посмореть на тебя... И чт о тебе в последнее время в голову лезет? То стонет по ночам, то рычит в подушку. Теперь вот о смерти заговорил... Дел у тебя мало, а дури много. Вот и страдаешь на пустом месте. Так? Скажи ещё, что не так. Нет, как в дестве глупый был, так до старости не исправиться. Не стареешь - глупеешь больше, Иваныч. Типун тебе!... Потом, немного успокоившись, спросила: - А, может, не женился бы ты? И себя, и меня бы не мучил. И детей не травмировал. А, Иваныч? - Так и не было бы тогда детей... - У тебя не было бы. А я бы себе и впрямь друго бы мужика нашла. И не после твоей смерти, а просто бы нашла. А ты бы мне вот все последние эти годы... Она вздохнула и отвернулась. С полминуты молчала. И потом, озлившись на слабость свою и на беспутного, с такими разговорами вконец расстроившего её мужа, вновь схватила его за локоть и резко, едва ли не рывком, пот янула его с дивана. - Нет уж, дорогой! Хватит! Довольно мучить меня. И вопросами своими, и рассуждениями глупыми. Не хочешь жить - не живи. Но меня не тревожь и на жалость не дави. Надоел, иваныч, честное слово! Вставай! Вставай, ради бога, я тебе пива достану. Вместо чая... Доволен? - Да я не про то... - А я про то! Горе моё... Хоть бы напился когда-нибудь, как все мужики нормальные. Всё бы с тобой понятно было. А то лежит, трезвый, да самоедством занимается. Беда с тобой, тёмный ты человек! В час, когда гроза уходила прочь из Москвы и небо стало светлеть, пробиваясь в разрывы чёрных, тяжёлых туч жёлто-розовым светом ранней вечерней зари, экипаж космического аппарата с планеты Орнис звёздной системы Этанния направил на базу сигнал об успешной посадке в квадрате "Декес" сектора "Жёлтый" (а житель Земли, коему довелось родиться в России и пожить в славном городе Москве, непременно назвал бы это место промышленной окраиной подмосковного Реутова) и запросил разрешения на отключение системы защиты. База сообщила о получении сигнала через три временных отрезка Единой системы мер поселений Этаннии. Смотритель базы почтенный правитель Канес поздравил экипаж с успешным окончанием полёта, категорически запретил отключение системы защиты и пожелал удачи в выполнении трудной и почётной миссии по спасению пилота Роэла, пропавшего (как стало известно из сообщений галактической службы поиска) в этом районе сектора "Жёлтый" ещё в прошлый сезон Цветения Лиловых Агнуарий. "Сволочь!" резюмировал командир экипажа, пилот Белого Уровня в системе званий флота дальней космической разведки, уважаемый Горне Аллеон. Перед этим, конечно, он лично отключил все системы связи (кто знает этих интриганов с базы... они ведь не любят боевых, заслуженных пилотов... могут, замыслов своих корыстных ради, и кабину корабля прослушивать). "Сволочь!" прошептал, от досады пустив длинную зелёную слюну, командир экипажа и запустил длинный фиолетовый палец в третью ноздрю (ноздрю тяжкий раздумий). "Это как это можно? Без отключения системы защиты мы не сможем использовать сканеры биоконтроля. А без них... Тут столько форм жизни! Может, есть и разумная... Вот ищи этого остолопа Роэла в куче копошащихся эброгов..." (Тут замечу, что землянин вместо кучи копошащихся и совершенно неведомых ему эброгов непременно использовал бы сравнение с муравейником... но на Этании нет муравьёв и Горне вспомнил только сиреневых, склизких, мелких, вечно копошащихся в красно-жёлтой земле его родной планеты эброгов). "И сколько мы его так искать будем? И ведь только попробуй не найти - так сразу же Совет смотрителей обольёт нас потоками белой жижи. Зловонной белой жижи! Нас обвинят в том, что мы бросаем пилотов на произвол судьбы в самых гиблых местах галактики... И ещё нас... А, может, просто вылечить пару туземцев? Мы ведь лучшие врачи во Вселенной! Тогда можно будет указать в отчёте, что полёт был связан с гуманитарной миссией и..." - Маде, что за треск я слышу? - спросил командир пилота-наблюдателя. - Электрические разряды в атмосфере, мой командир, - ответил Маде. - Опасная планета, мой командир. Много окиси водорода, азот в атмосфере, тройная сила тяжести... Да ещё эти... разряды... Может, ну его? - Роэла? - уточнил командир. Пилот смущённо всхлипнул. "Хорошая мысль" заметил Горне. И сказал: - Давайте-ка посидим здесь пять временных отрезков. А потом пошлём запрос в метрополию. Может, владыки неба будут милостивы и Роэла к тому времени найдут... "Что вряд ли! Он пропал так давно, и до сих пор его не нашли. Едва пять отрезков что-то изменят". -...Или объявят ушедшим от нас навсегда. Или на этой дикой и опасной планете у нас просто произойдёт поломка и... - И мы не сможем продолжать поиск! - радостно воскликнул догадливый пилот. Тамара Николаевна расщедрилась (или вздохи мужа так разжалобили её) и позволила Дмитрию Ивановичу выпить лишнего. Он выпил две бутылки пива вместо положенной ему на вечер субботы одной, по слабогрудости и общей вялости быстро захмелел и чай пил вяло, больше для вида и приличия отхлёбывая с присвистом, едва прикасаясь губами к краю красно-маковой чашки. - Вот ещё скажи, что тебе плохо со мной, - подначивала его Тамара Николаевна. - Живёшь ведь с женой как у Христа за пазухой. И сготовлю я тебе, и выпить налью, и мою, и чищу и глажу... "Бу-бу-бу-бу" шептал ей в такт Дмитрий Иванович (едва ли понимая хоть половину из услышанного) и согласно кивал головой. - Вот признайся, ирод, - продолжала Тамара Николаевна, - ведь легче тебе стало? Легче? Выждав с полминуты, сказала: - Легче! Этого ты и добивался. Это ведь фокус мне известен: стоны твои да жалобы на жизнь. Да разговоры всякие дурацкие. Ты кого другого можешь разжалобить, а мне финты твои давно, Иваныч, известны. Это ведь у тебя всю жизнь так - как что не по тебе, так сразу слезу давить. И никто тебя, дескать, не любит, и