тебе пива достану. Вместо чая... Доволен? - Да я не про то... - А я про то! Горе моё... Хоть бы напился когда-нибудь, как все мужики нормальные. Всё бы с тобой понятно было. А то лежит, трезвый, да самоедством занимается. Беда с тобой, тёмный ты человек! В час, когда гроза уходила прочь из Москвы и небо стало светлеть, пробиваясь в разрывы чёрных, тяжёлых туч жёлто-розовым светом ранней вечерней зари, экипаж космического аппарата с планеты Орнис звёздной системы Этанния направил на базу сигнал об успешной посадке в квадрате "Декес" сектора "Жёлтый" (а житель Земли, коему довелось родиться в России и пожить в славном городе Москве, непременно назвал бы это место промышленной окраиной подмосковного Реутова) и запросил разрешения на отключение системы защиты. База сообщила о получении сигнала через три временных отрезка Единой системы мер поселений Этаннии. Смотритель базы почтенный правитель Канес поздравил экипаж с успешным окончанием полёта, категорически запретил отключение системы защиты и пожелал удачи в выполнении трудной и почётной миссии по спасению пилота Роэла, пропавшего (как стало известно из сообщений галактической службы поиска) в этом районе сектора "Жёлтый" ещё в прошлый сезон Цветения Лиловых Агнуарий. "Сволочь!" резюмировал командир экипажа, пилот Белого Уровня в системе званий флота дальней космической разведки, уважаемый Горне Аллеон. Перед этим, конечно, он лично отключил все системы связи (кто знает этих интриганов с базы... они ведь не любят боевых, заслуженных пилотов... могут, замыслов своих корыстных ради, и кабину корабля прослушивать). "Сволочь!" прошептал, от досады пустив длинную зелёную слюну, командир экипажа и запустил длинный фиолетовый палец в третью ноздрю (ноздрю тяжкий раздумий). "Это как это можно? Без отключения системы защиты мы не сможем использовать сканеры биоконтроля. А без них... Тут столько форм жизни! Может, есть и разумная... Вот ищи этого остолопа Роэла в куче копошащихся эброгов..." (Тут замечу, что землянин вместо кучи копошащихся и совершенно неведомых ему эброгов непременно использовал бы сравнение с муравейником... но на Этании нет муравьёв и Горне вспомнил только сиреневых, склизких, мелких, вечно копошащихся в красно-жёлтой земле его родной планеты эброгов). "И сколько мы его так искать будем? И ведь только попробуй не найти - так сразу же Совет смотрителей обольёт нас потоками белой жижи. Зловонной белой жижи! Нас обвинят в том, что мы бросаем пилотов на произвол судьбы в самых гиблых местах галактики... И ещё нас... А, может, просто вылечить пару туземцев? Мы ведь лучшие врачи во Вселенной! Тогда можно будет указать в отчёте, что полёт был связан с гуманитарной миссией и..." - Маде, что за треск я слышу? - спросил командир пилота-наблюдателя. - Электрические разряды в атмосфере, мой командир, - ответил Маде. - Опасная планета, мой командир. Много окиси водорода, азот в атмосфере, тройная сила тяжести... Да ещё эти... разряды... Может, ну его? - Роэла? - уточнил командир. Пилот смущённо всхлипнул. "Хорошая мысль" заметил Горне. И сказал: - Давайте-ка посидим здесь пять временных отрезков. А потом пошлём запрос в метрополию. Может, владыки неба будут милостивы и Роэла к тому времени найдут... "Что вряд ли! Он пропал так давно, и до сих пор его не нашли. Едва пять отрезков что-то изменят". -...Или объявят ушедшим от нас навсегда. Или на этой дикой и опасной планете у нас просто произойдёт поломка и... - И мы не сможем продолжать поиск! - радостно воскликнул догадливый пилот. Тамара Николаевна расщедрилась (или вздохи мужа так разжалобили её) и позволила Дмитрию Ивановичу выпить лишнего. Он выпил две бутылки пива вместо положенной ему на вечер субботы одной, по слабогрудости и общей вялости быстро захмелел и чай пил вяло, больше для вида и приличия отхлёбывая с присвистом, едва прикасаясь губами к краю красно-маковой чашки. - Вот ещё скажи, что тебе плохо со мной, - подначивала его Тамара Николаевна. - Живёшь ведь с женой как у Христа за пазухой. И сготовлю я тебе, и выпить налью, и мою, и чищу и глажу... "Бу-бу-бу-бу" шептал ей в такт Дмитрий Иванович (едва ли понимая хоть половину из услышанного) и согласно кивал головой. - Вот признайся, ирод, - продолжала Тамара Николаевна, - ведь легче тебе стало? Легче? Выждав с полминуты, сказала: - Легче! Этого ты и добивался. Это ведь фокус мне известен: стоны твои да жалобы на жизнь. Да разговоры всякие дурацкие. Ты кого другого можешь разжалобить, а мне финты твои давно, Иваныч, известны. Это ведь у тебя всю жизнь так - как что не по тебе, так сразу слезу давить. И никто тебя, дескать, не любит, и никому ты не нужен. А как внимания добьёшься - так всё. Снова в себя ушёл, сидишь бирюк бирюком. И слова от тебя приличного не услышишь. Правильно на робте тебя не любят... - Это тебе кто сказал? - встревожено спросил внезапно очнувшийся от забытья Дмитрий Иванович. - Не бойся, - Тамара Николаевна попыталась иронично улыбнуться, но жалость к болезному мужу не успела ещё уйти из её сердца, отчего улыбка получилась кривой и вымученной. - Не начальник... Пётр, сменщик твой, на прошлой неделе звонил. Опять пришлось про больничный врать... Не было ведь больничного? - Не было, - признался Дмитрий Иванович. И отчего-то пальцем размешал чай. И палец тщательно облизал. - Ну хватит же! - воскликнула Тамара Николаевна и протянула ему чайную ложку. - Не было, - подтвердил Дмитрий Иванович и начал размешивать чай, в который сахар он так и не положил. - А мне врать пришлось, - со вздохом сказала Тамара Николаевна. - За тебя... В который раз уже? - Чего? - Симулируешь в который раз? - посуровевшим голосом спросила Тамара Николаевна. - На работу сколько раз не выходил? Людей обманывал, меня подводил? - Много, - легко и простодушно признался Дмитрий Иванович. - Много... Не помню... - Петр-то помнит, - заметила Тамара Николаевна. - Лично его - четыре раза из-за тебя на работу таскали. Он мне высказал... Слушай, а чего это мне всё высказывает? И чего это я всё должна выслушивать? И как он всё тебе при случае припомнит, и какое место он тебе начистит... Хоть бы немного гордости имел! Его жена всяких тут... должна... И Тамара Николаевна в раздражении отодвинула чашку и встала из-за стола. - Тома, - тихо сказал Дмитрий Иванович. Тамара Николаевна замерла. В последний раз муж называл её Томой... в общем... Нет, не припомнить уже. Много, много лет назад. - Том... А я ведь... Дмитрий Иванович вздохнул и потянулся к холодильнику. - Нет там больше пива! - жёстким тоном сказала Тамара Николаевн и ладонью прижала приоткрывшуюся было дверцу. - Я... это... И Дмитрий Иванович закашлялся мелким, неровным кашлем. - Что, опять помирать будешь? - с пришедшей всё-таки (вслед за раздражением) иронией спросила Тамара Николаевна. Нехорошо, нехорошо и опасно, когда женщина обретает способность иронизировать. Женская ирония - не насмешка. Плохо это, совсем плохо... - Нет, Том, не помирать. Только не легче. Совсем не легче... Он замолчал и слушал тихие ходики, что считали свои минуты в тёмном коридоре, да долетавшие изредка слабеющие басовитые перекаты дальнего грома. - Ну, чего? - не выдержала странного этого молчания Тамара Николаевна. - Вот так всю жизнь резину и тянешь. - Не люблю я тебя, Тамар, - решился, наконец, признаться Дмитрий Иванович. Тамара Николаевна, приготовившаяся услышать нечто ужасное (а не этот совсем уже младенческий лепет) всплеснула руками и с удивлением воскликнула: - Вот ведь тайну какую выдал! А то и так не видно было! - Да нет, серьёзно я... - А тебе серьёзно вот что скажу, - прервала его Тамара Николаевна. - Или перестань меня доводить речами своими, или я точно тебя сдам куда следует. Чтобы мозги твои в порядок привели. Ты уже, смотрю, года два как свихнулся! И детям скажу, что отец у них... - Странно всё как-то, - будто и не слыша её, прошептал Дмитрий Иванович. - И тебя не люблю, и даже детей уже не... - Себя только любишь! - прикрикнула на него Тамара Николаевна. - Нет, Том, - грустно ответил Дмитрий Иванович. - И себя тоже вот не люблю. Не хочется. Не хочется ничего. Я когда-то думал, что в жизни у меня всё по-другому будет. Какая-то иная жизнь должна быть, не та, что теперь... Ведь для чего-то мозги есть, глаза. Душа, наверное, тоже есть. Есть душа, Тома? - У тебя-то?! - Нет, ты не ругайся, - тихо говорил Дмитрий Иванович. - У меня, допустим... Должно быть, есть. Если мне вот так спокойно не живётся, так уж верно душа есть. Может быть душа у водителя троллейбуса? Или у механика из автопарка? Или вот у Семёна, что машину у меня купил? Или у Исмаила, что пивом торгует? Знаешь, платка у него возле перехода... - Ты к чему это? - обеспокоено спросила Тамара Николаевна. - К чему ты мне всё это?.. - Вот я и думаю, - продолжал, не слушая её, Дмитрий Иванович (и голос его стал твёрдым и резким, будто решил Дмитрий Иванович сотворить что-то бесповоротное и неожиданное, и обретённая им только что решимость стала уже менять бесповоротно всю его жизнь). - Думаю, Тома, что душа у меня есть. А кому она нужна, душа эта? Тебе она нужна? - Ну, это... - Нет, - ответил за неё Дмитрий Иванович. - Тебе не нужна. Точно говорю, Тамар. Правда это, ты не обижайся. Деньги тебе нужны, или просто потому что "принято так". Ведь принято так, семьёй-то жить? Или привычка просто такая. И у всех привычка... У детей