никому ты не нужен. А как внимания добьёшься - так всё. Снова в себя ушёл, сидишь бирюк бирюком. И слова от тебя приличного не услышишь. Правильно на робте тебя не любят... - Это тебе кто сказал? - встревожено спросил внезапно очнувшийся от забытья Дмитрий Иванович. - Не бойся, - Тамара Николаевна попыталась иронично улыбнуться, но жалость к болезному мужу не успела ещё уйти из её сердца, отчего улыбка получилась кривой и вымученной. - Не начальник... Пётр, сменщик твой, на прошлой неделе звонил. Опять пришлось про больничный врать... Не было ведь больничного? - Не было, - признался Дмитрий Иванович. И отчего-то пальцем размешал чай. И палец тщательно облизал. - Ну хватит же! - воскликнула Тамара Николаевна и протянула ему чайную ложку. - Не было, - подтвердил Дмитрий Иванович и начал размешивать чай, в который сахар он так и не положил. - А мне врать пришлось, - со вздохом сказала Тамара Николаевна. - За тебя... В который раз уже? - Чего? - Симулируешь в который раз? - посуровевшим голосом спросила Тамара Николаевна. - На работу сколько раз не выходил? Людей обманывал, меня подводил? - Много, - легко и простодушно признался Дмитрий Иванович. - Много... Не помню... - Петр-то помнит, - заметила Тамара Николаевна. - Лично его - четыре раза из-за тебя на работу таскали. Он мне высказал... Слушай, а чего это мне всё высказывает? И чего это я всё должна выслушивать? И как он всё тебе при случае припомнит, и какое место он тебе начистит... Хоть бы немного гордости имел! Его жена всяких тут... должна... И Тамара Николаевна в раздражении отодвинула чашку и встала из-за стола. - Тома, - тихо сказал Дмитрий Иванович. Тамара Николаевна замерла. В последний раз муж называл её Томой... в общем... Нет, не припомнить уже. Много, много лет назад. - Том... А я ведь... Дмитрий Иванович вздохнул и потянулся к холодильнику. - Нет там больше пива! - жёстким тоном сказала Тамара Николаевн и ладонью прижала приоткрывшуюся было дверцу. - Я... это... И Дмитрий Иванович закашлялся мелким, неровным кашлем. - Что, опять помирать будешь? - с пришедшей всё-таки (вслед за раздражением) иронией спросила Тамара Николаевна. Нехорошо, нехорошо и опасно, когда женщина обретает способность иронизировать. Женская ирония - не насмешка. Плохо это, совсем плохо... - Нет, Том, не помирать. Только не легче. Совсем не легче... Он замолчал и слушал тихие ходики, что считали свои минуты в тёмном коридоре, да долетавшие изредка слабеющие басовитые перекаты дальнего грома. - Ну, чего? - не выдержала странного этого молчания Тамара Николаевна. - Вот так всю жизнь резину и тянешь. - Не люблю я тебя, Тамар, - решился, наконец, признаться Дмитрий Иванович. Тамара Николаевна, приготовившаяся услышать нечто ужасное (а не этот совсем уже младенческий лепет) всплеснула руками и с удивлением воскликнула: - Вот ведь тайну какую выдал! А то и так не видно было! - Да нет, серьёзно я... - А тебе серьёзно вот что скажу, - прервала его Тамара Николаевна. - Или перестань меня доводить речами своими, или я точно тебя сдам куда следует. Чтобы мозги твои в порядок привели. Ты уже, смотрю, года два как свихнулся! И детям скажу, что отец у них... - Странно всё как-то, - будто и не слыша её, прошептал Дмитрий Иванович. - И тебя не люблю, и даже детей уже не... - Себя только любишь! - прикрикнула на него Тамара Николаевна. - Нет, Том, - грустно ответил Дмитрий Иванович. - И себя тоже вот не люблю. Не хочется. Не хочется ничего. Я когда-то думал, что в жизни у меня всё по-другому будет. Какая-то иная жизнь должна быть, не та, что теперь... Ведь для чего-то мозги есть, глаза. Душа, наверное, тоже есть. Есть душа, Тома? - У тебя-то?! - Нет, ты не ругайся, - тихо говорил Дмитрий Иванович. - У меня, допустим... Должно быть, есть. Если мне вот так спокойно не живётся, так уж верно душа есть. Может быть душа у водителя троллейбуса? Или у механика из автопарка? Или вот у Семёна, что машину у меня купил? Или у Исмаила, что пивом торгует? Знаешь, платка у него возле перехода... - Ты к чему это? - обеспокоено спросила Тамара Николаевна. - К чему ты мне всё это?.. - Вот я и думаю, - продолжал, не слушая её, Дмитрий Иванович (и голос его стал твёрдым и резким, будто решил Дмитрий Иванович сотворить что-то бесповоротное и неожиданное, и обретённая им только что решимость стала уже менять бесповоротно всю его жизнь). - Думаю, Тома, что душа у меня есть. А кому она нужна, душа эта? Тебе она нужна? - Ну, это... - Нет, - ответил за неё Дмитрий Иванович. - Тебе не нужна. Точно говорю, Тамар. Правда это, ты не обижайся. Деньги тебе нужны, или просто потому что "принято так". Ведь принято так, семьёй-то жить? Или привычка просто такая. И у всех привычка... У детей даже, и то привычка - отцом меня видеть. Или не видеть, считать просто... А так ли уж нужен я им? Или тебе? Или себе самому? У меня ведь у самого привычка к себе. А долго ли можно на одной привычке жить? Я ведь, Тома, в один нехороший день задумался над этим. К зеркалу подошёл и посмотрел на себя. Конечно, ничего там такого не увидел... Майка вот эта, штаны обвисшие... А вот странно стало, что такой тип на свете живёт. Кто он? А? Кто он такой? С чего это он думает, что жить должен? Вот не будь его... Так, на самую малость, изменилось бы хоть что-нибудь? Понимаю, что глупость сговорю. Глупый, то есть, вопрос. И так ясно, ясно до вот этой вот нудной сердечной боли, что ничего, совсем ничего не изменится. И если я совсем бы не родился... Разве только муж у тебя, Тамара, был бы другой. В той же майке... И жили бы вы с теми же криками и ссорами. Мирились бы потом, конечно, куда же без этого... И дети были бы. И всё остальное. А если б и его не было? Вот задумался над этим... и так стало... Чьё же я место занимаю, Тома? Ничьё, видно. И он, другой, будь он вместо меня, он бы тогда чьё место занимал? Ничьё! Как же жить-то так, Тамар? Один - никто и ничто, второй... и сколько таких? Все? Или другие есть? Нет, наверное... Нет... Вот так и получается, что все мы неповторимые, у всех у нас души есть, да толку от этого... Или нет ничего этого - души и прочей селезёнки? Только кажется, только чтобы выделяться среди пыли... - Знаешь, супруг дорогой, - сказала веско Тамара Николаевна, оправившись от минутного шока, вызванного этим неожиданным монологом прежде молчаливого и косноязычного супруга. - А не пошёл бы ты с мыслями такими? Далеко бы не пошёл? На хер, допустим? Если уж ты действительно спятил, то нечего меня в фантазии свои дурацкие впутывать! Я ещё сомневалась, нормальный ты или нет. Теперь уж чего сомневаться - псих! Псих и есть! И правильно сделал, что машину продал -нечего дурака такого за руль пускать. Неизвестно, чего ты сотворишь в таком состоянии! Знаешь, с такими разговорами ты мне точно не нужен. Заберут тебя когда-нибудь, на старости лет будешь в палате с психами сидеть - вот и будет тебе жизнь на пенсии! Душа у него, видите ли!.. "Вот стучит внутри, вот здесь..." подумал Дмитрий Иванович. И встал из-за стола. - Пойду я, Тамара, пойду... Не знаю, куда. И зачем - тоже не знаю. Не могу, не могу так больше. Спасибо тебе... вот. И квартиру подметать надо, и картошка нужна... Нужна. Чаю вот попили... Полегчало немного. Права ты, Тамара, права. Нечего тут думать. Хорошо - живи. Плохо - тоже живи. А как иначе? Всё так, всё... Вот и у нас всё так. Пойду я, Тома. Теперь уже надо идти... Оденусь вот только. Тамара Николаевна посмотрела на мужа задумчиво и несколько отстранённо (так мать смотрит на непутёвого, вконец измучившего её сына, которого, пожалуй, едва ли уже исправишь... и ничего с ним не сделать, ничего в жизни его уже не имзенить, разве только можно дождаться какого-нибудь финала... нет, вовсе не чудесного, не хорошего или просто так, ни плохого, ни хорошего... нет, непременно плохого финала, ибо с ним, непутёвым негодяем, только плохого и можно дождаться, но лучше уж плохой финал, чем такие вот мучения). Она вздохнула и вытерла руки кухонный, серым от сплошным жирных пятен полотенцем. - Давай, иди, - сказала она. - Ты уже сколько раз грозился из дома уйти? Помнится, раз восемь уже грозился. Всю жизнь у тебя так - как что не по тебе, как никто не захочет тебя, бедного, понимать - так сразу уйти грозишься. Ну и уходи! Хотя бы один раз попробуй. Оно тебе полезно - попробовать. Хоть поймёшь, что это такое - без дома жить, без жены. Куда пойдёшь-то? Дмитрий Иванович развёл руками и улыбнулся, почему-то робко и виновато. - Вот-вот, - продолжала Тамара Николаевна. - Сам, дурак, не знаешь. На вокзал, что ли? На лавке спать с бомжами? Пока милиция тебя не загребёт. Давай, иди. Надоело тебя удерживать, Иваныч. Вот правду говорю - надоело. Самой уже посмотреть хочется - кому же ещё ты про свои болячки будешь рассказывать, да про то, что душу твою тонкую никто не понимает, травят тебя все. И листки свои забирай! С ними походи, людям покажи! Пусть хоть они посмотрят, с каким идиотом мне жить приходится. А то мне поплакаться некому, так ты мне помоги. За двоих поплачься. Расскажи, какой ты несчастный и какая жена у тебя мученица, что тебя терпит. А я уж ладно, делами своими глупыми займусь. Ванну займу, хоть волосы в кои-то веки вымою. Надоело лоплоеооариоурвА то ведь с тобой совсем грязью можно зарасти. Займёт ванну, воду включит - и сидит там часами. Чего сидишь-то? На воду смотришь? Вот иди теперь, иди! Дай мне одной побыть, замучил уже!.. Тамара Николаевна ходила по квартире и, размахивая руками, говорила ещё что-то, говорила, говорила, говорила... Иногда срыв