– Хочу, чего мне не хотеть, да только с огоньком и с разрешения хозяина. – Василиса расправила тоненькую ленту и ниже голову опустила, чтоб не увидел невидимый Кощеев слуга, как глаза ее блестят. Непривычна она лгать была, а солгала так, словно масло по сковородке горячей прокатилось.
Может, и сбежала бы она, Кощея увидав, да только чуяла проверку во всем этом, и вспомнилась матушка, которая всегда говорила: «Проверять твою кротость люди будут, не поверят с первого раза. А ты им и не мешай. Ты лучше других себя знаешь».
– Василиса, – голос теперь прямо за спиной раздался, даже затылок защекотало, словно глядел туда кто не отрываясь, – дозволь твою косу переплести, как ты свою куколку обиходила. Устала ты уже, самой сил не достанет.
Хотела возмутиться Василиса, как же так, чтобы незнакомец какой ее волос касался, но после еды в сон клонить начало, и Василиса, снова куколку к себе прижав, кивнула. Дозволила.
Споро чужие ловкие пальцы косу ее расплели, от мусора, листочков и веточек избавили, гребнем сперва редким, потом частым от кончиков сначала, а потом и от темени прошлись. С каждым взмахом гребня сильнее слипались глаза Василисы, как она не силилась сидеть прямо, а клонилась к столу.
Пальцы уже за плетение принялись, а Василисе снилось, что ходит она по хоромам Кощеевым, да не одна, а с самим хозяином. И не боится его нисколечко: ни глаз разноцветных, ни ногтей, на когти похожих, ни паутинки на висках. Да и Кощей во сне ведет себя иначе. Под руку ее берет, свои хоромы показывает. Каждую светелку, каждую башенку, терем светлый, клети темные.
– А здесь царевны томятся, когда у меня гостят, – показывал Кощей светелку. – Наряды смотри какие, Василиса. Камнями убранные, золотом и серебром расшитые. Хочешь в светелке… потомиться? Как царевна жить будешь, с золота есть, в золоте купаться. А всего делов – в окошко смотреть да царевича поджидать.
Засмеялась Василиса. Во сне легко быть смелой!
– Не по чину мне томиться: со скуки умру, – ответила она Кощею. – А платья небось тяжелые, то-то царевны и томятся. Прости, Кощей, не по нраву мне.
И в другую светелку повел ее Кощей, крепче локоток сжимал, ниже к ушку наклонялся.
– А здесь у меня богатырки сил набирались, – зашептал он ей на ухо, так щекотно и боязно и в то же время приятно, так бы стояла и слушала, что он шепчет. – Каждая смерть мою искала, каждая на равных сразиться желала. Хочешь тут жить? На железе есть, в лучшие кольчуги рядиться?
Покачала головой Василиса. Страшно ей до того сделалось, что вцепилась она в руку Кощея да лицо на груди его спрятала. Во сне и не такое случается!
– Нет, Кощей, – помотала она головой, – не хочу. И меч я не подниму, да ты и дурного мне ничего не сделал, чтобы смерти твоей желать.
Приобнял Кощей ее за плечи – ох уж эти сны в костяных хоромах! – да и повел дальше.
– А тут у меня колдуньи останавливаются. Приходят за своим, уходят с чужим. Платья на любой вкус выбирают, украшения волшебные носят, едят с чего хотят, ходят где вздумается. Хочешь тут жить?
Вздохнула Василиса. Это же какой Кощей хозяин хлебосольный: всех он в дом пускает! Девицы как к себе домой к нему шастают, а все потому, что хозяйки в доме нет. Была бы хозяйка, хоть богатырка, хоть колдунья, хоть царевна, а ворота бы кому попало не отворялись!
– Я не колдунья, – призналась она со вздохом. – Вот мачеха моя точно ведьма. А я обычная. Мне бы платье простое чистое да постелить на лавке в клети. Мне и хватит.
Развернул ее к себе Кощей, обеими руками за запястья ухватил больно да к себе притянул. Прямо в глаза смотрит, не отрывается, и Василиса сама как мышка замерла, пошевелиться боится.
– А глаза у тебя колдовские, Василиса, – наклонился Кощей так близко, что шептал прямо в губы, и вовсе от него никакой падалью не пахло! – Не мог я ошибиться. Сердцем чую.
«Сейчас поцелует!» – Василиса даже дышать перестала и зажмурилась поскорее. А когда снова распахнула глаза, то поняла, что лежит на лавке, недалеко от печи. И надето на ней платье точь-в-точь ее собственное, только чистое и поновее, да еще цвет другой. А так даже вышивки по вороту такие же – Василиса на ощупь определила. И куколка рядом у изголовья сидит. И нет никакого Кощея поблизости.
– Я, что же, за столом уснула? – пробормотала Василиса, снова закрывая глаза и поудобнее устраивая голову на руке. – Приснится же такое! И это еще я после каши, что после разносолов и квасов хмельных приснилось бы, даже подумать стыдно!
Не ответил ей незримый помощник, словно и не было его, и Василиса уснула и проспала без снов до самого рассвета.