— В чем дело, Сапфо?
— В чем дело? В чем дело? Дело в Афродите. Дело в любви и безумии. Дело в Эросе с его отравленными стрелами. Дело в юности. Дело в огне, который горячит кровь.
— Я не понимаю тебя, моя наставница, моя мать, моя возлюбленная поэтесса.
— Конечно не понимаешь. Нужно еще лет двадцать, чтобы ты начала понимать.
— Сапфо, мне страшно. Он что — не любит меня? Он подарил мне это колечко. Оно из чистого золота.
— А он тебе не сказал, где взял это колечко?
— Зачем бы я стала спрашивать. Это было бы неприлично.
— Дай мне это колечко, — попросила я.
— Я поклялась никогда не снимать его, — испуганно ответила Дика. — Фаон сказал, что снимать его нельзя — это плохая примета.
— Не волнуйся. Чары не так легко разрушить.
Она неохотно дала мне колечко. Я посмотрела на внутреннюю его сторону. Там маленькими буковками было выгравировано: «Панен сделал меня для великой Артемисии, которая клянется в верности прекрасному Фаону, возлюбленному Афродиты».
— Дика, ты читала, что здесь написано?
— Прочитать было бы плохой приметой!
— Это было бы умным поступком. Дай я тебе прочту.
И я разборчиво прочла вслух ужасную надпись. Дика смотрела на меня недоумевающим взглядом. Потом изумленным. Потом она начала плакать.
— Но это невозможно, — сквозь слезы проговорила она. — Теперь он любит меня.
— Тогда почему же он дал тебе кольцо, которое подарила ему Артемисия, и даже не взял на себя труд затереть эту надпись? Уж это-то можно было сделать.
— Так значит, он не любит меня?
— Боюсь, он не любит никого, кроме себя самого.
— Сапфо, я, кажется, беременна. Что мне делать?
Я обняла девушку и принялась баюкать, как маленького ребенка.
— Мы позаботимся о ребеночке. Но сначала ты должна выплакать все слезы.
— На это нужны будут годы! Я никогда не перестану плакать.
— Несомненно перестанешь. И скорее, чем ты думаешь. Ты перестанешь плакать и начнешь смеяться. Любовь — это не роковое заболевание, а хороший урок. С ее помощью познаешь себя. Тебе нужно только немного подождать.
— Отец убьет меня, если я вернусь домой беременная!
— Значит, ты не вернешься беременная!
— А что же мне делать? Я не могу убить ребенка. Я его люблю!
— Ты можешь поступить с ним так, как считаешь нужным. Он твой — Фаону он не принадлежит. Если ты его родишь, то никогда об этом не пожалеешь. Если ты его потеряешь, то по воле богов. Всему свое время. И в свое время мы узнаем, что нам уготовано.
— Как ты можешь оставаться такой спокойной?
— Это потому, что я старая. Я пережила много кораблекрушений. Я знаю то, что знаю. Когда-нибудь и ты сможешь сказать то же самое. Дай-ка я расскажу тебе историю. Когда мне было столько, сколько теперь тебе, я тоже влюбилась в прекрасного молодого человека.
— В кого?
— Он был великим поэтом и великим воином. Это Алкей с Лесбоса.
— Тот, кто сочинил знаменитые песни?
— Он самый.
— И что случилось?
— Я влюбилась — без памяти, без ума, забыв обо всем на свете.
— И что случилось потом?
Дика перестала плакать. Теперь ей хотелось узнать мою историю.
— Ах, Дика, я тебе все расскажу, если ты вытрешь свои хорошенькие глазки. Я расскажу тебе все… но не сейчас.
— А когда, Сапфо, когда?
— Я тебе расскажу, когда разберусь с одним делом. А теперь иди и успокойся. Доверься могущественной Афродите. Я скоро к тебе приду и расскажу все.
Дика с сухими глазами побежала на женскую половину.
После обеда, за которым мы ели телятину, рис, оливки, запивая все это вином с нашего виноградника, я, как и обещала, встретилась с Фаоном. Он пришел ко мне в библиотеку. И был, как всегда, прекрасен.
— Ты звала меня, моя госпожа Сапфо?
— И я думаю, ты знаешь зачем, — сказала я.
Фаон уставился на меня, словно не подозревал, о чем речь. Сама невинность. Она была написана на его лице.
— «Что может быть за жизнь, за радость без Афродиты золотой», — сказала я, цитируя его, цитируя Мимнерма.
— Я не понимаю, о чем ты, — солгал мальчишка. — Я почитаю тебя, моя госпожа, превыше всех женщин в мире.
— Брось, Фаон. Правда — вот та единственная любовь, которую мы должны друг другу. Мы делили с тобой постельные радости — один из величайших даров Афродиты. Давай же не будем оскорблять друг друга ложью после такой близости.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал Фаон, и его длинные черные ресницы дрогнули.
Я хлестнула мальчишку по щеке.
— А теперь вспомнил? — спросила я.
От моего удара осталась красная отметина. Он плакал крупными слезами, от которых его глаза стали еще прекраснее. Он рыдал, как Дика. Ах, это было ужасное зрелище — видеть плачущим взрослого мужчину!