- А Сати любила только Шиву. И никто другой ей не был нужен. Увидев, что его нет среди гостей, она взмолилась ему, прося появиться, и бросила вверх свадебную гирлянду.
- И что? - с нетерпением спросила Анна.
- Шива явился. Он поймал гирлянду, и Дакша вынужден был отдать дочь ему. Но это лишь положило начало вражде. Однажды, совершая жертвоприношение, Дакша снова пригласил всех богов, кроме Шивы. Сати явилась сама и спросила, за что подвергли бесчестию её мужа. На это Дакша ответил, что Шива не достоин быть среди богов. Тогда защищая честь своего мужа, Сати сама кинулась в костёр, принося себя в жертву.
Анна замерла от ужаса:
- Ох! И она умерла? А Шива?
- Шива в ярости явился в дом Дакши, убив всех присутствующих. Потом выхватил из огня обугленное тело любимой и, держа её на руках, стал в безумии танцевать танец смерти. И земля содрогнулась от этого танца.
Анна содрогнулась тоже.
- Увидев, что горе Шивы угрожает миру, Вишну рассек тело Сати на части, и оно упало на землю. Перестав ощущать тяжесть тела в своих руках, Шива остановился.
- А дальше? Что стало с ним дальше? - судьба Шивы вызывала беспокойство.
- В своём горе Шива стал отшельником и удалился на гору Кайлас, не желая больше видеть никого. Но бесконечен круговорот сансары. Сати воплотилась вновь – в теле прекрасной Парвати. Парвати всегда любила Шиву и знала, что суждена ему, но чтобы преодолеть его отчаянье и вырвать из аскезы, ей пришлось пройти настоящее подвижничество, следуя за любимым. Её самоотверженность тронула Шиву, он обратил к ней свой лик и ответил на её любовь. Они зажили вместе на горе Кайлас, проводя время в философских рассуждениях и предаваясь любви.
Анна почувствовала, что против воли краснеет.
- Что с вами, миссис Штольман? Вам нехорошо?
Она с усилием улыбнулась:
- Вы были правы, профессор. Эта страна мне куда ближе, чем кажется. Я просто узнала в вашем рассказе свою историю.
- Ваши родители были против вашего выбора?
- Совершенно. Образ жизни и занятия Якова Платоновича всегда казались им предосудительными.
Молодой учёный с удивлением взглянул на неё:
- И вы пошли путём духовного подвижничества, чтобы быть с ним рядом?
- Ну, можно и так сказать, наверное.
- О, да! – сказал он восхищённо, поднимая красивые дугообразные брови. – Я вижу в вас черты прекрасной и нежной Парвати – богини любви и созидания.
Многие восхищались талантами Анны, её удивительным даром. Но редко кто с такой непосредственностью отмечал её красоту. Это было лестно!
- А что было дальше с Шивой и Парвати?
Стивенс улыбнулся какой-то горькой и таинственной улыбкой:
- Боюсь, что вы ещё не созрели до этого знания. Оно придёт к вам в свой черед, а пока… Наслаждайтесь счастьем в зените красоты и молодости.
Почему-то это прозвучало зловеще. И Анна поняла, что не хочет слышать продолжения. На глаза против воли навернулись слёзы.
- Вам плохо, миссис Штольман?
- Нет. Просто я подумала, что понимаю бедняжку Сати.
Внезапно она вновь ощутила на себе обжигающий взгляд. Ох, только не это!
- Кажется, мне пора!
- Что такое? – встревожился профессор.
- Ничего особенного. Просто Шива гневается.
Она повернула коня и поехала назад, готовая принять на свою голову все громы и молнии, какие на неё соизволят обрушить. Хорошо всё же, что по темпераменту он не так необуздан, как индийский бог. И не танцует.
И у него не четыре руки.
И кожа не синяя.
Против воли она прыснула. И тут же услышала язвительный голос:
- Вас что-то развеселило, Анна Викторовна?
- Да, Яков Платонович. Вы!
Сейчас его раздражение и ревность почему-то совсем не пугали.
Чеканное лицо. Горящие глаза. Желваки на щеках катает.
Господи, как же он красив!
И как она его любит!
========== Вместе ==========
Из сна их вырвали какие-то пугающие звуки: протяжный вой на высоких нотах, порой становившийся невыносимо пронзительным. Штольман спросонок схватился за револьвер, лежавший под подушкой, и слетел с походной кровати, путаясь в москитной сетке.
- Что? – спросила перепуганная Анна, хватая его за руку.
Он сделал ей знак оставаться на месте, а сам осторожно выглянул из палатки.
Перед палаткой стоял такой же полуодетый и взъерошенный Карим, сжимая в руках винтовку и вглядываясь в переплетение ветвей над головой
- Пфуй, шайтан! – сказал он, увидев сыщика. – Дурной албасты воет.
Суеверного страха в голосе, однако, не было.
Яков Платонович вгляделся в кроны деревьев, куда указывал киргиз, и увидел крупную рыжую обезьяну, которая, задрав морду с серьёзным и задумчивым видом, выводила нестерпимо высокие рулады. Из чащи джунглей ей вторили десятки таких же пронзительных голосов.
- Тоскливо-то как! – заметил Штольман. – Чего ему неймётся с утра пораньше?
- Он завидует, Якоп-мырза, - киргиз лукаво сощурил свои и без того узкие глаза. – У него нет молодой жена.
- У тебя тоже нет молодой жена, но если ты когда-нибудь так взвоешь… - Яков многозначительно взвесил в руке свой «бульдог».
Киргиз жизнерадостно хрюкнул.
За время путешествия в компании Штольманов Карим перестал выглядеть диким пастухом и всё чаще проявлял природную смекалку, любознательность и чувство юмора. Он даже временами начинал чем-то неуловимо напоминать Коробейникова, хотя в отличие от оного был долговязым, худым, и усы пока еще не сбрил. У Антона Андреича тоже первое восхищенное обожание начальника быстро сменилось вполне здоровым ехидством. Как-то Яков Платонович на «хороших мальчиков» разлагающе действует.
Вспомнив Коробейникова, Штольман в который раз удивился очевидному. Оказывается, он по своему помощнику тоскует. И когда только успел привязаться? Ни один из петербургских знакомых у него подобных чувств не вызывал. Да и его там легко забыли.
Карим тоже держал себя вовсе не слугой, впрочем, его никто и не нанимал. Кажется, парень добровольно возложил на себя обязанности телохранителя. Это что! Коробейников вообще в няньки к нему норовил записаться.
Сзади подскочил Пётр Иванович, тоже в одном белье и с оружием. Разглядев причину переполоха, саркастически заметил:
- А хорошо всё же, что в Затонске эти зверушки не живут. Не хотел бы я просыпаться в объятиях барышни под эти вот звуки.
И ехидно на Штольмана посмотрел. Кажется, дядюшке ещё не надоело развлекаться, наблюдая за отношениями любимой племянницы и её мужа.
- Яков Платоныч, а в исподнем вы вполне похожи на индусского брамина. - доброжелательно сообщил он. - Чалмы вам только не хватает,
Штольман мысленно добавил эту колкость к продолжающему расти дядюшкиному счёту и положил себе обстоятельно подумать над местью на досуге. Судя по накопившимся за Петром Иванычем грехам, месть должна быть изощренная.
Потом вернулся в палатку.
Кажется, их негромкий разговор успокоил Анну. Она тоже поднялась с постели и уже расчёсывала свои роскошные каштановые волосы, сидя на походном табурете. Штольман встал позади и коснулся губами вьющихся прядей на макушке.
- Яков, ты мне мешаешь, - недовольно сказала жена.
Он отстранился, продолжая любоваться на расстоянии. Анна еще несколько раз провела гребнем по волосам, но движения делались всё менее плавными. Потом она вдруг хихикнула:
- Дядя не может забыть, как однажды кошки устроили концерт под его окнами. У него тогда голова болела после трёхдневного… нездоровья.
- В таком случае, валерьянка, пожалуй, подойдёт, - задумчиво протянул Яков Платонович.
- Вы это о чём?
- Пустяки. Просто мысли вслух.
Анна вдруг резко развернулась, отбрасывая гребешок.
- Яков, обними меня!
Он исполнил её просьбу немедленно и с огромным удовольствием. В последнее время Аня часто просыпалась в дурном настроении, так что надо было ловить момент. Бережно провёл ладонями, лаская сквозь тонкий батист ночной сорочки плавные изгибы любимого тела.