А тут ещё и Пётр Иванович – стоит у двери и откровенно наслаждается моментом. И, кажется, Карим в дверях нарисовался – полусонный, но довольный зрелищем. Он всегда любил, когда шумно и весело.
Штольман глубоко вздохнул и выпустил жену из объятий.
Анна Викторовна, слава тебе боже, умела быть милосердной. Не стала ни смеяться, ни провоцировать. Отошла подальше и только потом обернулась, подарив ему лучезарную улыбку:
- Но ведь нас теперь много! Чего нам бояться? Карим – прекрасный стрелок, дядя и стреляет, и ножи мечет. Вы, Яков Платонович, вообще умеете всё на свете! И даже меня уже стрелять научили. Сами говорили, что теперь мы всегда вместе!
И мордашка - ярче солнца в вешний день. Замужняя дама, медиум? Полноте! Гимназистка на выпуске. А то и младше. Когда Аню одолевал охотничий азарт, она вновь становилась ребёнком. Очаровательным ребёнком, в которого он влюбился, едва увидев это неуёмное, сияющее, пушистое чудо.
Вот за какие грехи ему это всё?
Штольман почувствовал, что непослушные губы предательски дрогнули, готовые расплыться в улыбке.
- Ну, да. Затонский цирк на гастролях. В программе – вызов духов, метание ножей, хождение на голове. И эскапизм - выпутывание из немыслимых ситуаций, в которые мы сами попадём по собственной глупости. Анна Викторовна, я ничего не забыл?
И лично он, Штольман, в этом цирке – импресарио. И в придачу – главный клоун!
Кажется, он перегнул палку – Анна снова надулась. Не настолько, чтобы рассердиться на него уж совсем всерьёз, но где-то близко к этому.
- Ну, мы же не можем всё это оставить так? Эти т’аги людей убивают, камень надо найти и в храм доставить, чтобы больше никто не погиб. Вы же сами уже приняли решение, только упрямитесь почему-то!
Кажется, Анна Викторовна очень неплохо изучила его. И спорить дальше бесполезно, потому что она сказала истинную правду.
- Аня, даже если я согласился, это не значит, что мы прямо сейчас помчимся куда-то – искать и расследовать. Тебе с утра нездоровилось.
Анна нетерпеливо тряхнула головой. Причёска растрепалась, пушистые локоны манили заправить их за ушко.
- Да всё уже прошло давно!
- Слава богу!
Она снова просияла улыбкой:
- Так мы берёмся?
- С одним условием.
Рядом с её брызжущей энтузиазмом юностью Штольман сам себе иногда казался столетним скрипучим дубом. Тем самым, из Толстого – отрицавшим и жизнь, и весну, и любовь. Хотя в иных обстоятельствах и рядом с иными людьми выглядел вполне себе жизнелюбом и даже повесою. Но до Анны Викторовны ему было во всех отношениях далеко.
- Аня, моё условие: отныне ты вызываешь своих духов только в моём присутствии.
- Ну, Я-аков Платонович!
Почему-то она не любила это делать, когда он был рядом.
- Только не говорите мне, что рядом со мной они к вам не приходят. Я был свидетелем ваших подвигов много раз. И князь с Магистром меня не больно-то смущались.
Зато вдруг засмущалась сама Анна Викторовна. Зарделась, как маков цвет, и даже прикоснулась к щеке тыльной стороной ладони. Как у неё всё это выходило непосредственно и мило – совершенно невинное кокетство, о котором сама она и не догадывалась, похоже.
Пётр Иванович решил напомнить о своём присутствии и вмешаться в спор:
- Яков Платонович, вы должны понимать, что тонкие вибрации астрала…
Под его ироническим взглядом лекция о тонких вибрациях астрала замерла на полуслове. Астрал Штольмана не интересовал, его интересовало, что скажет Анна.
Анна же непонятно потупилась и явно не знала, как подступить к делу. Это интриговало.
- Понимаете, это связано с тем, что я чувствую, когда духи приходят… - с запинкой начала она. – Я не знаю, как это объяснить, чтобы вы поняли. Вы же в них не верите! – и снова взгляд в лицо с надеждой - вдруг он каким-то чудом уверовал.
Убедившись, что его физиономия искренней верой не пылает, кажется, расстроилась. Ну, что поделать? Он даже не представляет, как мог бы выглядеть в религиозном экстазе. Что-то немыслимое, не предусмотренное его внутренним устройством. И наружным тоже.
- И что же вы чувствуете, Анна Викторовна? – осторожно спросил Штольман, боясь спугнуть откровенность, если, не дай бог, в голосе просочится ирония.
- Холодно. Темно. Словно сквозняк, даже свечи гаснут. По спине мурашки, и всё сжимается внутри. Это страшно немного, но я уже привыкла. – она внезапно подняла глаза и огорошила его откровенностью. – А рядом с вами, Яков Платонович, мне всегда тепло!
И снова зарделась.
И он тоже.
Что за проклятье – быть женатыми уже два года, и всё равно краснеть, как два гимназиста, играющих в гляделки! И это в Индии, где что ни изображение – откровенный «жексурын», не говоря об искусстве плотской любви, возведённом здесь в ранг одного из местных культов.
Пётр Иванович многозначительно кашлянул, возвращая их к действительности. Штольман поймал себя на том, что за это время успел расплыться в совершенно кретинической улыбке.
Анна Викторовна уже стояла рядом, держала его за руку и преданно заглядывала в глаза.
Так, теперь он точно знает, что делают сирены. И что одним воском в уши тут не обойдёшься, надо с глазами тоже что-то делать. Но если он закроет глаза, она немедленно сбежит!
Чего, собственно, и добивается – со всем женским коварством.
- Нет, - решительно сказал он. – Духам придётся привыкнуть являться вам в тепле и уюте, или пусть убираются совсем. А теперь спать, Анна Викторовна!
Кажется, он её всё-таки расстроил. Анна отвернулась, больше не споря, ушла в спальню.
Пётр Иванович оценил обстановку, развернулся и подтолкнул непонятливого Карима к выходу. До Штольмана долетел разочарованный шёпот:
- Анна-бахсы сегодня духов не зови?
- Нет, ты же видишь. Цербер не дремлет!
Цербер, значит? Пёс с тремя головами. Три пары глаз – в случае с Анной этого мало. Да он в стоглазого Аргуса готов превратиться, чтобы её уберечь! Потому что инстинкта самосохранения барышня Миронова лишена от рождения напрочь. И даже став госпожой Штольман его не приобрела. А уследить за ней не могли ни папа с мамой, ни всё Затонское управление полиции. Ни даже тётя Липа, хотя у той шансы были наибольшие.
Шутки шутками, а лезть в это дело с душителями и проклятыми камнями с его стороны было верхом безрассудства. Чего только не навидался следователь Штольман за свою карьеру, но увиденное на фото в доме губернатора перед глазами стояло до сих пор. И вот чтобы Аня всё это увидела? Да еще если его не будет рядом, только шалопай-дядюшка или суеверный Карим.
Была и иная причина для беспокойства: гнетущая и восхитительная одновременно. Такая, что больше всего на свете Яков Платонович хотел бы сейчас мчаться на всех парусах в «кремовый город». Где их пока никто не ждёт, но где он обязан построить для неё дом.
Для них…
Аня, кажется, сама ещё не понимала, но он видел в жизни гораздо больше. А ей и посоветоваться здесь не с кем, рядом только трое мужчин – один непутёвее другого. Хорошо, если он ошибается. А если нет?
Нет, Анна Викторовна, обиды обидами, а своевольничать муж вам больше не даст. Не имеет права. И вы не имеете!
А тут ещё и духи эти. Ему категорически не хватало доктора Милца. И неизвестно, найдётся ли когда-то человек, которому он будет доверять так, как Александру Францевичу. Сколько времени потратил зря! А ведь мог давно попросить доктора понаблюдать, разобраться в том, какие физиологические последствия имели Анины контакты с духами.
Только кто он был тогда, чтобы в это вмешиваться? Посторонний человек, предосудительное знакомство, а с некоторых пор и вовсе – персона нон-грата.
Да, но Александр Францевич для Мироновых посторонним и нежелательным лицом не был. Мог бы и приглядеться, и посоветовать. Если бы сам Штольман вовремя сообразил, что все эти духи всерьёз, а не забавные причуды эксцентричной барышни.