Сердце Скал
Глава 1, вступительная. Покушение. 1
7 день Весенних Молний, 399 год Круга Скал. Оллария
1
Дик остановился перед дверью кабинета и на секунду застыл с поднятой рукой. Никогда раньше он не обращал внимания на резьбу, покрывавшую черное дерево: изящные завитки закручивались, словно вихри, создавая рельефный водоворот. Черная воронка затянула в себя его взгляд, и юноше на мгновение показалось, что он падает в бездонную пропасть. Вздрогнув, он стряхнул наваждение, прогоняя головокружение и легкую дурноту. Он должен войти и исполнить то, что решил. Но, Создатель, какой плохой знак!
Думать было уже некогда, да и что еще он мог придумать? Ричард негромко постучал, настороженно прислушиваясь к тягучей тишине за массивной дверью. Тяжелое дерево гасило все звуки, идущие изнутри. Он постучал громче, чувствуя, как обрывается сердце: видно, хозяин отсутствовал. Отчаявшись, Дик опустил руку, и в этот момент заскрипел ключ, поворачиваясь в замке. Ворон был у себя.
— Герцог? — удивился Рокэ Алва, слегка приоткрывая дверь. — Что случилось?
Ричард стоял перед ним молча: все слова разом улетучились из памяти.
— Вы проигрались? Нашли у себя в комнате след от слепой подковы? Решились уйти в эсператистский монастырь? Леворукий и его кошки! Вы смотрите на меня так, словно перед вами Изначальная тварь.
Ричард с трудом сглотнул комок в горле.
— Я… Я хотел бы поговорить с вами, монсеньор.
Алва слегка усмехнулся и в его глазах мелькнул странный блеск. Он посторонился, открывая дверь во всю ширину:
— Проходите.
В кабинете горел камин; перед огнем в беспорядке валялись какие-то бумаги. Вероятно, Алва заперся, чтобы разобрать старые письма… Впрочем, нет: для писем это было слишком коротко. Может быть, приказы?.. Заметив его взгляд, Алва смел бумаги в кучу и бросил в ящик стола.
— Раз уж вы здесь, налейте вина.
Бутылки стояли в корзине у маленького столика. Хуан обыкновенно приносил их сюда после обеда… Ричард бездумно смахнул уже заботливо стертую управляющим пыль, снял сургучные печати и принялся почти не глядя переливать вино в кувшин. Алва сел в кресло у него за спиной.
— Так что случилось, герцог? О чем вы хотели поговорить со мной?
— Я… — нерешительно начал Ричард. — Я только сегодня узнал… Его преосвященство епископа Оноре убили. Недалеко по ту сторону границы.
— Вот как? — рассеянно произнес Алва.
— Разве вам уже не доложили об этом, монсеньор?
— Побойтесь Создателя, герцог. Разве я похож на пламенного эсператиста? С чего бы мне интересоваться агарисскими епископами?..
— Епископ Оноре был святой!
— Не спорю. И не сомневаюсь, что в Рассветных садах его появление встретили с восторгом. В тамошнем святом воинстве давненько не случалось пополнения.
Ричард перенес кувшин на поднос с бокалами и заглянул Алве в лицо.
— И вы не знаете, кто бы мог убить его, монсеньор?
— Желающие явно нашлись, — неприятно усмехнувшись, ответил Рокэ. — Не все в Агарисе одобряли его миссию в Талиг. Да и вообще Святой Престол – редкостный гадюшник. Впрочем, вы ведь эсператист и никогда этого не признаете…
Чудовищная надуманность этого обвинения потрясла Ричарда.
— То есть вы утверждаете, ваша светлость, — дрожа от негодования спросил он, — что в Агарисе есть люди, готовые поднять руку на своего собрата, хотя его святость очевидна даже для еретиков вроде вас?
— Я ничего не утверждаю, юноша, — саркастично отчеканил Рокэ. — Я только советую вам не слишком доверять другим, а в особенности… своим собратьям.
Дик поднес холодные пальцы ко лбу. Его негодование, внезапно вспыхнув, так же внезапно погасло.
— Кому же тогда можно верить? — тихо спросил он.
— Я не верю никому, юноша. Налейте мне вина.
Ричард машинально наклонил кувшин. Он вдруг почувствовал себя словно посередине вязкой трясины, где каждый шаг в сторону означает предательство и смерть. Должно быть, его отец так же чувствовал себя среди болот Ренквахи… Но нет, отец надеялся, что топи защитят его и его людей. Тщетно. Трясина слишком вероломна.
Алва посмотрел вино на свет и отставил бокал в сторону. Удивительно: он не предложил оруженосцу налить бокал и для себя. Ричард стоял перед эром, тупо глядя в камин и лихорадочно соображая, как продолжить разговор. Ворон рассеянно смотрел прямо в пространство, должно быть, целиком уйдя в свои размышления.
— С какого времени ты себя помнишь? — вдруг спросил он, внезапно переходя на «ты».
— Должно быть, с трех лет… — медленно ответил Ричард, стараясь удержать разбегающиеся мысли. — Это был день, когда меня представляли роду… Я отчаянно плакал, потому что служанки тормошили меня и втискивали в новое платье. Крахмальный воротник ужасно царапал шею… Потом пришел отец, чтобы вынести меня в гербовый зал. Позже мне говорили, что тогда у нас в Окделле собралось не меньше пятисот человек: все двери были распахнуты, коридоры и двор забиты людьми. Я, наверно, ревел бы, как теленок, если б не отец. Он взял меня на руки, и с ним я никого не боялся. Когда мы вышли, все, как водится, принялись кричать военный клич и салютовать шпагами, но я уже не плакал. Я знал, что отец не даст меня в обиду.
Ричард умолк. Алва посмотрел на него с едва заметной тенью сочувствия в глазах.
— Память – странная вещь, — заметил он. — Она как будто принадлежит нам, но не зависит от нашей воли. Мы хотим запомнить – и забываем, хотим забыть – и не можем.
Он резко замолчал, отчего последнее слово прозвучало как-то глухо, и взялся за бокал.
— Как умер мой отец? — спросил Ричард ровным голосом, как будто продолжая прерванный рассказ.
Если Алва и удивился вопросу, то виду не подал.
— Почти мгновенно.
— Так же, как и Эстебан Колиньяр?
— Нет. — Алва нахмурился, вспоминая. — Эстебана Колиньяра я поразил в горло. Что до герцога Эгмонта Окделла… Шпага вошла ему в сердце.
— Монсеньор показывал мне этот удар на уроках? — осведомился Ричард почти светским тоном.
— Нет. Покажу, если хотите. Но прежде нам придется стать на линию.
Что? Линия?!
— Это невозможно! — ужаснулся Ричард. — Мой отец был эсператистом. Вы не могли драться с ним на линии!
— Дуэль происходила при свидетелях, герцог. Моим секундантом был Диего Салина, а секундантом вашего отца – Мишель Эпинэ. Разве вы не знаете подробностей?
Ричард в панике уставился на своего эра. Он помнил имена секундантов, но подробностей поединка и впрямь почти не знал: ему было только одиннадцать, когда семья осиротела. Матушка старалась всячески щадить его. Достаточно было и того, что герцог Эгмонт погиб не в бою – всякий знает, что воин, убитый в сражении, сразу попадает в Рассветные сады, а на осуждаемой церковью дуэли. Но поединок на линии… Это было уже слишком. «Ставший на линию проклят», — говорилось в булле Эсперадора почти пятидесятилетней давности, изданной, когда Агарис захлестнула эпидемия дуэлей. — «Душа его погибла, ибо в нее вселился Враг». Отец был добрым эсператистом… Почему же он согласился на такой поединок?
— Вижу, ваши близкие не сочли нужным рассказать вам об этой детали… — протянул Алва, пристально наблюдая за выражением его лица. — Но вы, Ричард, вряд ли осудите своего отца. Он руководствовался требованиями чести. — Алва усмехнулся. — Ваш отец хромал. Если бы я убил его, могли сказать, что я воспользовался своим преимуществом. Ваш отец ни за что не допустил бы подобной несправедливости. Линия уравнивала наши шансы.
Это Ричард понимал очень ясно. И, Создатель!.. его матери было невыносимо принять это. Она чтила отца почти как святого Алана, но ее совесть, видно, так и не сумела примирить веру в слово Эсперадора с истовой верой в покойного мужа.
— Как вы только что сказали, Ричард, я еретик, — насмешливо продолжал Рокэ, — но если ваш отец и совершил грех, то не тот, которого стыдится ваша матушка. Ваш отец дрался смело и умер хорошо. Во всяком случае, — презрительно прибавил он, скривив губы, — его не прикончили ударом из-за угла свои же… как вашего святого епископа Оноре.