«Когда это я говорил подобное?» — удивился Ричард, но остался стоять с каменным лицом.
Гиллалун перевел дух.
— Я осторожно расспросил трактирщиков, — продолжал он увереннее, — нет ли где тут на окраинах постоялого двора, где обслуга хорошо понимает на талиг. Их милость изволили посоветовать мне так: говори-де всем, Гиллалун, будто ты ищешь старых знакомых, но боишься ошибиться. Ты, мол, хотел бы сделать им приятный сюрприз, но не хочешь потревожить случайных людей, ежели они окажутся не теми, кто тебе нужен. Всяк поймет это по-своему, — добавил Гиллалун, удовлетворенно улыбаясь, — но никто не станет лезть в чужие дела: и своих хлопот хватает. Люди скорее предпочтут, чтобы чужестранцы побыстрее убрались отсюда, а уж каким образом – Создатель им судья.
— Да вы, герцог, настоящий философ, — бросил Альдо Ракан Ричарду, который замер у кресла принца твердо и незыблемо, поскольку боялся утратить невозмутимое выражение лица.
Гиллалун снова подобрался.
— Долго ли, коротко ли, но в конце концов мне указали на постоялый двор «Соловей и водокачка». Это мерзкая корчма с самой скверной репутацией, ежели вашему королевскому высочеству угодно знать. Она стоит у реки, рядом с банями и водокачкой, отчего, верно, и называется по ее имени. Там легко затеряться среди приезжих самого гнусного вида. Я затаился там на всю прошлую ночь – с согласия их милости, конечно, — тут же оговорился телохранитель, поклонившись Дику, — и видел всех пятерых. Днем они делают вид, будто бы не все они знакомы друг с другом, и парами шныряют по окрестностям, а по ночам совещаются в укромном местечке у реки.
— Так их пятеро? — задумчиво спросил Ракан.
— Да, ваше королевское высочество. Главный сносно говорит по-алатски, остальные знают разве что по паре слов. Их легко распознать по их эпинским рожам.
Принц усмехнулся.
— Слышишь, Робер? — насмешливо осведомился он. — Твою эпинскую рожу, видимо, тоже ни с чем не спутаешь.
Гиллалун начал было извиняться, но Робер отмахнулся от его оправданий.
— А для чего, по-твоему, они засели в Граши? — спросил Иноходец, явно припомнив вчерашний разговор.
— Кто ж их знает, ваше лордство, — развел руками Гиллалун. — Злоумышляют худое. Да только я на месте вашего лордства не стал бы ждать, чего они там надумают! Поджег бы этот гнусный трактир – и дело с концом.
— Ты слишком кровожаден, Гилл, — пробормотал Ричард, не слишком, впрочем, надеясь, что слуга к нему прислушается.
— Но здравое зерно в его предложении есть, — отозвался принц, потягиваясь. Затем он хлопнул в ладоши, словно придя к какому-то решению, и встал.
— Итак, — проговорил Альдо Ракан, снова принимая приветливый вид, — пожалуй, мы узнали все, что можно, и благодарим вас, герцог, что вы предупредили нас об опасности, грозящей нашему Первому маршалу. Мы обдумаем, что можно сделать в этой ситуации… И еще. Мы бы просили вас одолжить нам вашего слугу, когда нам понадобится опознать шпионов Дорака. Скажем… послезавтра.
— Гиллалун будет в вашим услугам, ваше высочество, — поклонился Дик, — если только завтра монсеньор не отзовет меня обратно к себе. Должен признаться, что я жду его письма с минуты на минуту.
Ричард не стал уточнять, что известий от Ворона он ждет при посредстве кардинала Левия из Агариса. Как не стал уточнять и того, что чаемое письмо может не прийти и вовсе.
— Что же, мы будем надеяться, что нам повезет, — с наигранным добродушием отозвался принц. — Нам хотелось бы иметь удовольствие проститься с вами.
— Довольно, Альдо, хватит! Поехали домой, — поморщился Робер, которого, как видно, стали уже утомлять насмешки обиженного принца. — Мы и без того отняли у Дикона много времени, а ведь он приехал сюда вовсе не ради нас.
— Насколько я понял, то ради тебя, — живо возразил Ракан.
— Ваше высочество все поняли правильно, — поспешил подтвердить Дик. — Но у меня назначена встреча с отцом-настоятелем этого монастыря, поэтому сейчас я буду вынужден вас покинуть.
— Не стоит! Мы уже уезжаем, — засмеялся принц. — Ты все-таки забавное существо, Надорэа!
И Альдо Ракан дружески обнял Ричарда, как будто между ними только что не пробежала закатная кошка. Робер с извиняющимся видом потряс Ричарду руку и тоже откланялся. Через минуту ошарашенный Дик остался в комнате один, если, конечно, не считать верного телохранителя.
— Ну, что ты мне скажешь, мой добрый Гилл? — печально спросил его Ричард, бессознательно использовав то обращение, к которому часто прибегал покойный отец. — Если ты хочешь обвинить меня в том, что я малодушно предал дело Раканов, то я готов выслушать тебя со всем смирением, подобающим доброму эсператисту.
Гиллалун вздрогнул: в этом «мой добрый Гилл» ему послышались интонации погибшего герцога Эгмонта… Он отрицательно покачал головой.
— Я не осужу вас, вашмилость. Вы поступили правильно. Принц Ракан всем приносит несчастье: вашему досточтимому батюшке и даже нынешним бириссцам и кагетам. И немудрено. Я ведь всё слышал, вашмилость, о чем вы говорили вчера с эром Робером (вероятно, после сегодняшней встречи с маркизом Эр-При Гиллалун решил сменить гнев на милость). А он тогда честно признался: принц Ракан добровольно продал свое первородство гоганам. Как потомок Лита может служить тому, кто торгует своею кровью?
Ричард с удивлением посмотрел на телохранителя. Об этом он не подумал.
— Это так важно? — спросил он. — То есть не продажа первородства, а гоганы. Они что, действительно колдуны?
— Кто ж этого не знает, вашмилость? — усмехнулся Гиллалун. — Это всем известно. Они, конечно, прячут свои амулеты от посторонних глаз, да только шила в мешке не утаишь. Народ в Агарисе только о том и судачит, будто у гоганов в задних комнатах творились страшные дела.
И Гиллалун, содрогнувшись, приложил левую руку к губам.
Ричард машинально последовал его примеру.
— Гоганы хотят Гальтару, — задумчиво проговорил он минуту спустя. — Зачем она им?
— Говорят, это источник древней магии, — ответил Гиллалун. — Только простой человек вроде меня не может им воспользоваться. Для этого и нужно первородство. Нужны вы, вашмилость. Вы же сами слышали, что сказал эр Робер: первородных всего-то пятеро, вернее, четверо, раз уж принц продал свое место гоганам. А те всегда ищут своей выгоды. Они хотят власти. Им и золото нужно только для того, чтобы властвовать над другими.
Ричард вздохнул. Гиллалун был явно предубежден.
— Если я поеду в Гальтару, ты поедешь со мной? — спросил он рассеянно.
— Хоть на край света, вашмилость! — горячо ответил телохранитель. — Нам, пожалуй, и впрямь стоит уехать из монастыря. Я чую, что принц не оставит вас в покое.
Дик «чуял» то же самое. Он вообще не собирался встречаться с Альдо Раканом, а теперь его решение только окрепло. Нужно было во что бы то ни стало избежать повторения сегодняшнего разговора.
— Поговорю с настоятелем, — решил он. — Его высокопреосвященство поручил здешнему аббату всячески способствовать мне, я знаю. Кстати, Гилл, а мы можем перебраться в тот трактир, о котором ты давеча рассказывал… «Красный петух», кажется?
— Да хоть сейчас же! — оживился Гиллалун. — Уж там-то нас никто не найдет! Гёза Пирош не подведет, Литом клянусь, вашмилость!
— Тогда собирайся, — приказал Дик. — К моему возвращению все должно быть готово. А я пойду побеседую с нашим преподобным хозяином.
Глава 4. Гальтара. 4
4
Рекомендательное письмо кардинала Левия было адресовано «высокопреподобнейшему Олецию», но монахи монастыря св. Гермия называли своего настоятеля просто: отец Ка́нио. При встрече с ним, едва услышав его протяжную, певучую речь, Дик понял, что добродушного вида толстенький аббат родился в каком-то живописном уголке Ро́молы, на мелодичном диалекте которой великий ди Паренцо когда-то воспел свою возлюбленную Лауру. Отец Маттео тоже был уроженцем этой области и, несмотря на все свое эсператистское смирение, чрезвычайно гордился знаменитыми земляками, сделавшими ромоланский диалект литературным языком всей Агарии. Дик с детства влюбился в звучание песен и стихов, от греховной привязанности к которым его духовник так и не смог избавиться. Когда гордый северянин из далекого Надора, воодушевясь, поприветствовал отца Канио ди Рамакуль да Олетто на превосходном ромоланском, сердце достойного настоятеля было покорено сразу и навсегда.