— Нет, что ты… Стоило… — бормотал Вильдэрин, шаря дрожащими пальцами по листам, желая плакать и смеяться одновременно. — Конечно стоило! Все хорошо, Энкиша, спасибо. — С его губ вдруг сорвалось какое-то совершенно глупое детское хихиканье.
Столь странное поведение обычно спокойного внешне господина привело женщину в явное замешательство. Склонная опекать тех, кто младше неё, Энкиша, наверное, посчитала, будто с ним всё-таки что-то не так и что виноваты в том она и эта шкатулка, и потому надо срочно исправлять содеянное.
— Господин, давай я всё уберу, — решительно проговорила она, наклоняясь к разбросанным страницам. — И с глаз долой!
— Нет, — сказал Вильдэрин, мягко удержав её за запястье. — Всё хорошо, честное слово. Я просто не ожидал увидеть это здесь, но очень рад, что увидел. Спасибо тебе. Ты можешь идти, правда.
Все ещё поглядывая на него с подозрением, женщина легко поклонилась, что со стороны, должно быть, выглядело забавно, учитывая, что её господин стоял на полу на четвереньках, собирая разбросанные страницы, а она стояла над ним.
Когда она ушла, Вильдэрин, больше не скрываясь, любовно гладил знакомые листы и судорожно перелистывал трактат. Когда же из него выпала короткая записка, он рассмеялся от счастья и расплакался от облегчения.
Ему понадобилось ещё полчаса, чтобы унять нервическую дрожь в пальцах и успокоить дыхание, а затем он оседлал солового Шафрана и помчался на постоялый двор в Горшечный переулок.
***
В мрачноватом отупении Иннидис смотрел на Орена, начищавшего Жемчужинку под навесом при постоялом дворе. Там же, у коновязи, переминалась с ноги на ногу хорошая соловая лошадь, и это, видимо, значило, что в таком дешёвом месте, где останавливались мелкие торговцы и большие семьи ремесленников, по неведомой причине объявился небедный постоялец. Ну или такой же скиталец, как Иннидис, понимавший, что деньги на всякий случай лучше поберечь, ведь неясно, что уготовано в будущем…
Слуга заметил его и обернулся.
— Господин, ты уже вернулся? — с непонятной весёлостью спросил он.
— К сожалению, без хороших новостей, — буркнул Иннидис, который полдня пытался пробиться хотя бы в один из храмов Унхурру, но его никуда не пускали. Как ему показалось, потому что он чужеземец.
Уставившись в землю перед собой, он поплёлся к входу на постоялый двор. Орен неуверенно крикнул вслед:
— Господин, там наверху это…
— Неважно, — не дослушал Иннидис, решив, что речь идёт или о беспорядке, или об очередной дохлой крысе.
Он миновал дурную таверну на первом этаже, рассеянно кивнув хозяину, прошаркал вверх по влажным и оттого как будто запачканным деревянным ступеням, прошёл по тёмному коридору и наконец толкнул ненадёжную поцарапанную дверь, которая запиралась только изнутри.
Он вошёл — и унылая опостылевшая комнатушка вдруг озарилась светом и показалась ему прекраснее любого дворца. Потому что там, у окна, стоял Ви и вмиг обернулся на звук открываемой двери. Взволнованный, с горящим взглядом и совершенно точно влюблённый!
«Ви!» — хотел выдохнуть Иннидис, но не смог. Голова закружилась, и сбилось дыхание, и он даже отступил, потрясённый, врезавшись спиной в дверь.
А Вильдэрин вдруг растерянно пробормотал:
— А я в окно тебя высматривал… А ты с какой-то другой стороны подошёл? — В следующий миг Ви мотнул головой, отгоняя замешательство, подлетел к нему, шумно выдохнул и крепко обнял. Так и застыл, прижимая его к себе, прижимаясь сам всем телом, от которого исходило исцеляющее, уютное тепло. А потом Ви счастливо засмеялся, покрыл поцелуями его лоб и щеки и заговорил быстро-быстро, на одном дыхании: — Иннидис, мой Иннидис, я так боялся, я так сильно боялся, что ты не приедешь, и я никогда тебя больше не увижу! Но ты здесь, ты рядом, ты со мной, мой Иннидис, я так безумно счастлив, что, кажется, задыхаюсь… — и его дыхание и правда было частым и сбивчивым, а скулы окрасил румянец столь яркий, что мог сравниться с его винного цвета длиннорукавной туникой.
— А я боялся, что вдруг ты меня уже не ждёшь… — прошептал Иннидис и наконец отмер, скользнул ладонями по его плечам и шее, уткнулся лицом куда-то чуть повыше ключицы и зажмурился, втянув ноздрями его запах, который всегда дурманил его сильнее любых благовоний.
— Разве я мог не ждать?! — с горячностью выпалил Ви, прижался губами к его макушке и п погладил пальцами по затылку. — Я же так люблю тебя! Я чуть с ума не сошёл! Я чуть не стал твоим безумным Ви. — Он вдруг поднял его лицо за подбородок и слегка сдвинул брови. — Почему, почему ты просто не пришёл сразу же ко мне домой?
— Потому что просто прийти к тебе домой оказалось вовсе не так-то просто, дорогой мой, — с ласковой насмешкой ответил Иннидис.
— Но почему… — начал Ви, а потом округлил глаза. — Прости! Я такой недотёпа, что совсем не подумал... — повинился он, но Иннидис на это ничего не сказал, зато наконец-то прильнул к его губам в поцелуе. Как же он по нему скучал!
— Но знаешь, - шептал Ви в перерывах между поцелуями, - это может быть наш дом, если ты только захочешь…
— Конечно да…
Он смотрел на его лицо, горящее радостью и оттого ещё более красивое, и он пробежался пальцами по его шраму, который оказался уже не совсем шрамом: Вильдэрин не был бы Вильдэрином, если б не умудрился даже свой изъян превратить в украшение. Теперь от верхней, целой половины уха, повторяя его отсутствующую мочку, шёл ряд ажурных золотых колец, которые держались на полукруглой золотой же проволоке. По шраму же и возле него тянулась на удивление искусная татуировка в виде молодого виноградного побега, и Иннидис догадывался, что именно побудило Ви выбрать именно такой рисунок.
— Тебе нравится? — с лёгкой тревогой спросил Ви, заметив его взгляд. — Просто мне надоело, что я никогда не могу собрать волосы, вот и…
— Очень, — прервал его, улыбаясь, Иннидис. — Очень нравится. Ты прекрасен всегда, мой милый.
— Но ты ведь продолжишь любить меня и тогда, когда я стану старым и некрасивым, правда? — с лукавинкой спросил Ви.
Выражение его лица и до боли знакомая интонация будто вернули Иннидиса в те дни, когда они вместе жили в доме из белого камня недалеко от Тиусы, и Ви то заигрывая, то на самом деле беспокоясь, задавал похожие вопросы. Иннидис рассмеялся.
— Конечно да. Тем более что я стану старым и некрасивым куда раньше.
Вильдэрин посерьёзнел.
— Никогда. Ты для меня никогда не будешь некрасив, зеленоглазый мой. И не только внешне… Ты для меня совершенен! Весь и полностью. Я восхищаюсь тобой! И то, что ты сделал, и сколько ты для меня сделал… Я не знаю, кто из людей вообще на такое способен. Никто и никогда не любил меня так сильно! И я… я тоже никого не любил, как тебя!
А потом всё было, словно в пьянящем тумане, и всё в том же тумане они двое и Орен доехали до дома Ви, скрытого за воротами с бронзовыми звериными завитушками и окружённого кустами розмарина. И оказалось, что в нём, в этом доме, у Иннидиса уже есть место для мастерской и своя комната с балконом, смотрящим на главный вход и верхушки деревьев. А внутри широкая кровать из сосны, и круглый гранитный стол, и зеркало рядом, и бронзовое кресло с тахтой... И Ви сказал, что этот дом, как и он сам, всё это время дожидался Иннидиса, и только когда дождался, стал по-настоящему живым.
— Ты купил его? — удивился Иннидис.
— Снял, — уточнил Ви. — Я, конечно, не бедствую, но так сразу приобрести подобный дом не могу. Но однажды я его выкуплю для нас, такое возможно… Если ты только захочешь.
— Захочу. Но мы можем сделать это вместе, дорогой мой. Так выйдет быстрее. Если захочешь ты…
— Спрашиваешь! — со смехом воскликнул любовник.
Этот вечер и эту ночь они двое провели в комнате Ви. И как же наскучался Иннидис по своему нежному возлюбленному! Так, что теперь не мог им надышаться, не мог налюбиться, налюбоваться и наслушаться!
Вильдэрин расспрашивал его обо всем, но Иннидис едва мог ответить, только улыбался, и тогда Ви говорил сам. Он рассказывал о Сайхратхе, и обещал показать скульптурную аллею, и как в утреннем тумане в порту кричат чайки и отчаливают большие корабли. Говорил он и о своих занятиях, о служении Унхурру, но ещё больше о том, как переписывает рукописи, и не где-нибудь, а в главном столичном книгохранилище.