У Вильдэрина кружилась голова, а сердце билось так, будто вот-вот разорвёт грудную клетку. Ему казалось, что скамья куда-то уплывает из-под него, и он крепко стиснул пальцами её край, словно хотел удержать. Выражение лица, однако, оставалось спокойным, как и голос.
— После твоего рассказа мне стало ещё любопытнее прочесть её, — с извиняющейся улыбкой сказал он. — Интересно, приду ли к тем же выводам, что и ты? Может быть… если ты, конечно, позволишь, я мог бы взять её к себе на время и прочесть? Я имею в виду до того, как начну переписывать. Это и для дела будет полезно: почерк не слишком разборчивый, и если я прочту всё заранее, то потом на переписывание уйдёт меньше времени.
Смотритель немного поразмыслил, по привычке постукивая ногой по полу, наконец ответил.
— Что ж, Текерайнен… Я достаточно хорошего мнения о тебе, ты знаешь. И я ведь уже не раз доверял тебе на время не самые ценные рукописи вроде этой, так почему бы не доверить и её. Не сомневаюсь, что ты будешь с ней аккуратен и не повредишь. Поэтому возьми, если того желаешь.
— Спасибо! Честное слово, я буду обращаться с ней очень бережно.
Заворачивая рукопись в тряпицу, он изо всех сил старался справиться с собой, чтобы пальцы не дрожали, и ему почти удалось: мелкая нервная дрожь в самых кончиках была едва заметна, и смотритель, кажется, не обратил на неё внимания.
Остаток дня Вильдэрин сидел как на иголках. Он переписывал трактат, не улавливая смысла предложений, а взгляд то и дело соскальзывал на лежащие рядом записи… Айна? И он не мог дождаться окончания работы, чтобы сбежать домой и там вчитаться в обжигающие взгляд строчки.
В таком состоянии допустить ошибку было проще простого, поэтому Вильдэрин по нескольку раз сверял каждое переписываемое слово, из-за чего работа продвигалась крайне медленно. Но лучше уж так, чем что-то испортить… Он вообще не любил подводить людей, которые что-нибудь ему доверили.
***
Этим утром Иннидис, в отличие от обыкновения, поднялся одновременно с Ви (то есть ни свет ни заря), и когда любовник отправился в книгохранилище, он выдвинулся в порт, чтобы лично договориться со знакомым владельцем и капитаном небольшого торгового судна, с которым часто работал. Хотел, чтобы тот отплыл в Эшмир раньше, чем планировалось, но, к сожалению, не застал его в порту. Как оказалось, корабль отчалил от берега на самом рассвете, вернуться должен был только на следующий день, и Иннидис немного опоздал. Раздосадованный, он в который раз подумал, что рано или поздно надо будет построить своё судно, пусть это даже будет стоить им с Ви немалых денег.
Впрочем, досадовал он недолго. Насладился жареными устрицами и осьминогами, взятыми у портовых лоточников, около часа гулял вдоль берега, потом искупался в заманчиво спокойном сегодня море, где волны наконец-то не сбивали с ног, и вернулся домой в прекрасном, даже благостном расположении духа. В таком настроении всегда замечательно работалось, и было бы непростительно упускать такую возможность.
Иннидис сразу отправился в мастерскую, где его ждала начатая скульптура двух танцовщиков, для которых позировали Ви и Аннаиса. Изваяние должно было выйти динамичным и убедительно передавать движение, что всегда было непростой, но интересной задачей. Хотя образ с племянницы был ещё совсем не проработан в деталях, слишком уж редко и ненадолго Аннаиса появлялась дома, зато Иннидис хорошо потрудился над образом танцовщика: Ви, как и прежде, позировал ему терпеливо и с охотой. Танцовщицей же он думал заняться, когда Аннаиса вернётся домой надолго, что случится уже через пару недель…
Сегодня, пока любовника не было дома, Иннидис рассчитывал немного поработать над деталями скульптуры по памяти, но так увлёкся, что опомнился, только когда дневной свет потускнел, в животе начало крутить от голода, а на лестнице за чуть приоткрытой дверью послышались шаги. Впрочем, такое с ним случалось не раз и не два, так что удивлён он не был, разве что мысленно посмеялся над собой и снова вспомнил историю с «козлиным мальчиком», которую Аннаиса долго не могла ему забыть.
Лёгкие шаги Ви по лестнице приблизились, он что-то сказал слугам (наверняка поприветствовал), и Иннидис ждал, что сейчас любовник заглянет в мастерскую и поприветствует его тоже — не только словами, а ещё объятиями и поцелуями, как это бывало каждый раз при встрече. Однако поступь, только-только ставшая громче, быстро отдалилась по коридору и смолкла, и это было странно. Ви никак не мог не обратить внимания, что дверь мастерской приоткрыта, а значит, Иннидис внутри. И не мог пройти мимо, он никогда так не делал. В своём обычном состоянии. Если же не заметил и прошёл, значит, что-то наверняка случилось…
Иннидис наскоро ополоснул руки, закрыл мастерскую на ключ и отправился в их общие с Ви покои.
Любовника он обнаружил сидящим у самого окна, откуда ещё проникали последние дневные лучи, бросая неверный серый свет на страницы рукописи, над которой Ви низко склонился. При появлении Иннидиса он вздрогнул и резко вскинул на него полный смятения взгляд.
— Что случилось? — с ходу спросил Иннидис, подходя ближе и опускаясь возле него на подушку для сидения. Приверженность к этой детали обстановки они привезли с собой из Иллирина, тогда как здесь, в Сайхратхе, разбрасывать по полу бархатные и войлочные подушки было не принято. Он огладил колено и стройные икры любовника и переспросил: — Что с тобой, что случилось? На тебе лица нет.
— Я… я пока не знаю, — неуверенно, слабым голосом откликнулся Ви, а затем кивнул и глазами указал на рукопись, которую судорожно сжимал в руках. — Вот.
Иннидис проследил за его взглядом, прочёл приписку на сайхратском и в потрясении снова уставился на Ви.
— Но это же… Откуда? Это правда он написал?
— Я пока не знаю, — повторил Ви. — Я пытаюсь читать, но строчки расплываются…
— Если хочешь, дорогой мой, я могу прочесть тебе вслух, — осторожно предложил Иннидис, с нежностью погладив его по заплетённым в тугую косу волосам, украшенным золотом и бронзой.
— Спасибо тебе, но… сначала я должен сам… Один… — подрагивающим голосом и извиняющимся тоном сказал Ви. — Прости…
— Ничего, я понимаю, — мягко улыбнулся Иннидис и отошёл к стойке с масляными лампами. — А строчки расплываются наверняка из-за тусклого сумеречного света. Я зажгу для тебя светильники, если не возражаешь.
— Я люблю тебя, — вместо ответа сказал Ви. — Ты моё бесценное сокровище.
— А ты моё, — откликнулся Иннидис, поджигая от свечи сразу десяток ламп. Затем пододвинул стойку ближе к любовнику, коснулся губами его макушки и сказал, что спустится в гостиную, поужинает и чего-нибудь выпьет, а то живот уже сводит от голода, и не нужно ли передать слугам, чтобы для Ви тоже принесли чего-нибудь поесть — прямо сюда, в эти покои.
— Нет-нет, ничего не нужно, — мотнул головой любовник. — Всё равно мне пока кусок в горло не лезет… так я волнуюсь. И не нужно, чтобы слуги это видели, но и притворяться перед ними я тоже не хочу. Я и так прикидывался спокойным весь день в скриптории … это тяжело, я очень от этого устал...
Иннидис его понимал и не понимал одновременно. То есть да, ясно, что обнаружить записи, написанные бывшим слугой, господином и предавшим другом из уже отдалённого прошлого, должно быть волнительно, но, будь он на месте Ви, испытывал бы скорее волнение от любопытства, а не ту тревогу и смятение, от которых подрагивают кончики пальцев и голос. Впрочем, с любовником случалось подобное и прежде, и потому Иннидис знал, что в таких случаях ему иногда просто надо дать время справиться с тревогой, а иногда помочь ласковыми прикосновениями и тёплыми словами, которые обычно тоже его успокаивали.