После одного из занятий танцами, когда Аннаиса ушла к себе, он вышел в сад: там Иннидис высекал на спинке мраморной скамьи, по её краям, львиные головы. Вильдэрин не спешил отвлекать возлюбленного и стоял, любуясь его вдохновлённым лицом, озарённым лёгкой улыбкой, и его горящим взглядом, направленным на камень под его рукой. В итоге Иннидис сам заметил, что уже не один.
— Ви, дорогой мой! Иди скорее ко мне! — окликнул он его и, когда Вильдэрин подошёл, легонько обнял его и добавил: — У меня есть новости. Об… Айне.
— Что? Он нашёлся?
— Возможно… Мне сказали, что похожий по описанию человек живёт в Тирне, в маленьком доме с одним только старым слугой и с мальчиком лет семи-восьми, которого знают то ли как его сына, то ли как племянника. Перебрался туда, когда сгорело предыдущее жильё. Он всем говорит, что из Отерхейна и что его имя Варут. Он мало с кем общается, ведёт незаметную жизнь, обучает воинскому искусству детей мелкой знати и купцов средней руки. На днях я жду караван с товарами из Эхаскии, нужно будет заняться ими. А потом, если хочешь и будешь свободен, можем съездить в Тирну.
— Вместе? Ты отправишься со мной? Это было бы прекрасно, потому что, честно говоря, когда я думаю об этой… встрече, мне отчего-то делается сильно не по себе. И мне будет легче, спокойнее, если я буду знать, что ты где-то близко и что я потом смогу сразу же тебя обнять.
— Конечно же, мы отправимся в Тирну вместе. Иного я и не предполагал.
— Спасибо! Тогда поедем после осеннего равноденствия? Я должен участвовать в зрелище, ты же знаешь…
— Не только знаю, но и обязательно приду смотреть, — рассмеялся Иннидис. — Как всегда.
***
Тирна оказалась городишком в глуши, по сравнению с которым даже Лиас смотрелся столицей. Окружённая самыми настоящими лесами, она лежала вдали от важных трактов и торговых путей. В воздухе здесь разливались ароматы смолы и хвои, большая часть домов была построена из дерева, а местные жители в основном жили за счёт леса: отправляли и сплавляли в соседние города древесину, ставили силки на дичь и охотились с собаками. Лес, как объяснял Иннидис в ответ на недоумение Вильдэрина, также подходил и для тренировки некоторых воинских навыков, в которые входило далеко не только владение оружием, но также умение устраивать засады и скрываться, добывать пропитание в походе, обустраивать воинский лагерь… Поэтому не так уж странно, что Айн — если это и правда он — выбрал такое место для жизни.
И вот, держа лошадь под уздцы, Вильдэрин стоял перед высокими деревянными воротами, за которыми скрывался деревянный же дом: из-за сплошного забора торчала островерхая крыша. О том, что служитель Унхурру Текерайнен желает говорить с ним, человеку по имени Варут сообщили ещё накануне, через слугу. Теперь этот старый, но всё ещё крепкий прислужник, открыв ворота, без лишних вопросов забрал лошадь и поставил её у коновязи, а Вильдэрина проводил в дом, где усадил на покрытую овчиной скамью в первой от входа комнате, видимо, выполнявшей роль гостиной. Сказав, что сейчас же доложит хозяину о посетителе, он потопал прочь.
Пытаясь справиться с волнением, Вильдэрин принялся оглядывать скупую обстановку комнаты: стойки с оружием, сундуки у стен, холодную сейчас жаровню в углу и две скамьи, обращённые к окнам, из которых лился яркий солнечный свет. На одной из этих скамей Вильдэрин сейчас и сидел.
Дверь находилась за спиной, и когда за ней послышались шаги, а потом она скрипнула, открываясь, он хотел обернуться — и почему-то не смог.
— Господин Текерайнен? — раздался голос Айна, хорошо узнаваемый, хоть он и произнёс это на сайхратском и с акцентом.
Вильдэрин оцепенел и весь подобрался. Он догадывался, что эта встреча не будет для него лёгкой, но не думал, что окажется настолько не готов к ней, что даже не найдёт в себе сил обернуться. Он очень боялся, что Айн снова, как раньше, начнёт нелепо и по-детски извиняться или поделится своим горем в расчете на сочувствие, как он уже делал раньше, чтобы его простили. И Вильдэрин, конечно, сочувствует ему и уже не злится, но готов ли он сказать об этом вслух? Он не был в том уверен.
— Может, он заснул? — шепнул прислужник.
— Я не сплю, — тихо, едва узнавая свой напряжённый голос, откликнулся Вильдэрин. — Пусть слуга выйдет и закроет за собой дверь.
— Конечно, — ответил Айн, и в его интонации Вильдэрину тоже почудилась настороженность. — Будь добр, Нир, согрей для Тавира сырную похлёбку, он скоро должен вернуться.
Дверь снова скрипнула, открывшись и закрывшись, за ней раздался и смолк топот старого прислужника, и Айн повторил:
— Приветствую, господин Текерайнен, чем я могу помочь?
За спиной прошелестели шаги — это Айн подошёл ближе. И если сейчас Вильдэрин не справится с собой, не возьмёт себя в руки, то Айн обойдёт скамью спереди и всё равно увидит его и узнает. А лучше всё-таки выбрать момент самому…
Он медленно поднялся, опираясь ладонями о сиденье, и затем так же медленно и плавно обернулся.
— Здравствуй, — произнёс он тихо, по-иллирински.
Айн дёрнулся, отшатнулся, отвернулся и зажмурился на несколько мгновений, потом снова открыл глаза и больше уже не отводил ошеломленного взгляда. Уголки его губ подрагивали, и, побледнев, он выдохнул:
— Вильдэрин… О боги… Это ты, это правда ты… Вильдэрин… Спасибо… Спасибо тебе!
— Что?.. — вырвалось у Вильдэрина, ведь он ждал совсем не этого. Он растерялся. — За что ты благодаришь? Я даже ничего ещё не сказал.
— Это… неважно! — с горячностью выпалил Айн. — Что бы ты ни сказал мне сейчас, хоть даже проклял, я уже благодарен тебе. Спасибо, что позволил мне узнать, что ты жив! Спасибо тебе за это.
— Я вообще-то не хотел… Я думал остаться для тебя мёртвым, но… Вот. — Он достал из наплечной сумки рукопись. — Ко мне случайно попала твоя вещь… эти записи. Я приехал отдать тебе их. — Он помедлил, глядя Айну в глаза, в которых читались боль и изумление. — Мне очень жаль. Правда жаль, что с тобой случилось всё это. Такого я тебе не желал и не пожелал бы. Даже когда ненавидел.
— «Когда»?.. — переспросил он с надеждой в голосе.
— Когда. Уже нет. Прошло.
— Вильдэрин… спасибо тебе, — снова выдохнул Айн, благодаря его не то за рукопись, которую забрал из его рук, не то за признание, что ненависти больше нет, а может, за всё сразу. После недолгой паузы он сказал: — Я думал, мои записи сгинули в том пожаре… Как они попали к тебе?
— Мне вручили их в скриптории столичного книгохранилища, чтобы переписал. Но я не переписывал! — быстро уточнил он. — Хотя, конечно, прочёл, не смог удержаться.
— Это ничего… — горько усмехнулся Айн. — Я заслужил. Я же тайком, исподтишка прочитывал все твои послания к Великой…
— Я догадался. Как только узнал, что ты умеешь читать на иллиринском. Но в моих посланиях к ней не было ничего тайного, кроме моей любви, а она и так ни для кого не была секретом.
— Всё равно… я казню себя и за это тоже.
Повисло молчание, отчаянно неуклюжее: и правда, что ещё они теперь могли сказать друг другу? Вильдэрин разглядывал его, с удивлением отмечая, что Айн — Аданэй — изменился и не изменился одновременно. В этом году Вильдэрину исполнилось столько же, сколько примерно было Айну, когда они познакомились — около двадцати пяти, — но выглядели они сейчас ровесниками, словно время не имело власти над кханади Отерхейна, и он оставался всё так же молод и красив. И в то же время что-то в нём бесследно исчезло: живость взгляда, неуловимое обаяние и подкупающая чем-то лёгкость, даже легкомысленность. Теперь он казался задумчивым, погружённым вглубь себя и замкнутым. Хотя было бы, наверное, удивительно, останься он после всего прежним.
— Так ты теперь… Текерайнен? — нарушил Айн молчание. — Черноглазик… Я слышал о тебе, когда жил в прежнем месте, ближе к центру страны. И всё гадал, что же артисту из столицы могло понадобиться в этой глуши. Уже придумал, что, может, у Текерайнена какой-то внебрачный сын, которого он не хочет показывать в столице или… — он неловко усмехнулся и махнул рукой. — Уже неважно, да, о чём я думал?
— Не знаю, — пожал плечами Вильдэрин. — А мальчик, который живёт с тобой, он?..