— Они есть, господин… Догадки есть. Я вовсе не уверен, но мне кажется, что меня могли отправить на шахту, потому что я знал лишнее… об одном из вельмож. Очень высокородном. Я думаю, они опасались, что я начну болтать.
— Тогда тебя легче было бы просто убить, — фыркнул Иннидис. — К чему такие сложности?
— Я правда не знаю, господин! Я тоже не понимаю этого. Но других мыслей у меня попросту нет. Поверь мне, пожалуйста!
Иннидис побарабанил пальцами по подлокотнику кресла.
— Ладно, Ви, я постараюсь, — вздохнул он. — Ты помнишь, когда очутился на том руднике? Как давно это было? Какой был год, месяц, может быть, даже день?
— Очень хорошо помню, господин. Это была середина осени, но всё ещё было очень жарко. А день… тогда было новолуние, потому что небо было ясное и всё в звёздах, но луна не светила. Кажется, это было семнадцатое число.
— А год? Какой был год?
— Прошлый. 2465 от основания Иллирина.
— Подожди… Середина осени 2465-го? Ты уверен?
— Да, господин.
— Но ко мне тебя привезли во второй половине весны того же года. Получается, ты пробыл на руднике месяцев шесть? В таких местах, конечно, быстро теряют здоровье и живут недолго, но неужели настолько? Ты выглядел так, будто провёл там самое малое год, а скорее и того дольше. Ну или будто тебя намеренно морили голодом и истязали. Что они там с тобой делали, что за полгода довели до такого состояния?
Ви неопределённо повёл плечами и ничего не ответил. Иннидис не мог его за это винить: что бы ни делали, а делиться этим, должно быть, приятного мало.
— Ладно. Значит, новолуние, семнадцатое число месяца Кууррина, — повторил Иннидис для себя, чтобы лучше запомнить.
— Молю простить мою дерзость, господин, но позволь спросить, почему ты заинтересовался моим нахождением на шахте? Извини, если мой вопрос неуместен… Тогда я тотчас же и навсегда о нём забуду.
Похоже, вместе со здоровьем и красотой Ви приобрёл (или вернул) ещё и умение изъясняться выверенными фразами, как, в общем-то, и положено рабу из хорошего дома и уж тем более рабу для развлечений. Но прежний Ви, как только перестал быть запуганным зверьком, всё-таки вёл себя куда непосредственнее. Впрочем, это тоже было объяснимо: даже более-менее оправившись телесно, в первое время он всё ещё оставался немного не в себе и поначалу даже выглядел туповатым. Но сейчас к нему уже вполне вернулся рассудок, а вместе с ним и былые привычки.
— Мне передали на тебя не все положенные бумаги, — уклончиво ответил Иннидис. — Теперь я намерен их затребовать. Зная точный день поступления, найти их будет проще.
— Бумаги? Это чтобы… — он слегка свёл брови, словно обдумывая что-то, и осторожно спросил: — Господин рассматривает возможность продать меня?
Они с Ортонаром сговорились, что ли? Этак эти двое, чего доброго, ещё соблазнят его и правда выставить Ви на продажу, как только появятся бумаги. Да и как знать, не спасает ли он парня насильно? Может, вытащил с шахты — и на том спасибо? Может, этот невольник вообще предпочёл бы непонятной и незнакомой свободе привычную жизнь в роскошном особняке у высокородных господ, которые не чета Иннидису? Пожалуй, его вполне могли бы купить подобные люди. Пусть не в самый великолепный дом, но в достаточно богатый, ведь даже с учётом приобретённых изъянов во внешности, Ви всё равно очень хорош собой, молод и многому обучен. Так что вёл бы себе там знакомую, почти праздную жизнь, ел изысканную еду, носил дорогую одежду с драгоценностями и взирал бы свысока на простых смертных. Вместо того чтобы трудиться на подворье и мешать для него глину.
— А ты бы хотел этого? Чтобы я продал тебя в богатый дом? По-настоящему богатый, я имею в виду. Думаю, кое-кто из высокородных вельмож мог бы взять тебя к себе, даже несмотря на… некоторые телесные повреждения. Тем более что ты, как я вижу, умеешь их прятать. — Иннидис кивнул на его разукрашенные руки, а Ви левой ладонью прижал волосы к шее. — Тогда, вероятно, у тебя получилось бы вести почти такую же жизнь, какую ты вёл до шахты.
Лицо Ви стало полностью непроницаемым, а интонация сделалась ещё более почтительной — и ничего не выражающей.
— Господин, как бы ты ни посчитал нужным распорядиться мной, я с готовностью подчинюсь твоей воле. Моя судьба принадлежит тебе, и я не властен решать её сам.
— О боги, Ви, — с раздражением отозвался Иннидис, — я и не требовал от тебя что-то решать. Я спросил: хочешь ли ты, чтобы тебя продали в богатый дом. Ты — хочешь? Или нет? Это несложный вопрос, и я рассчитываю услышать ответ. Потому что против твоего желания я ничего делать не стану, пусть тебя это не беспокоит.
Ви посмотрел на него исподлобья, а когда ответил, голос его потеплел и стал мягче, а на лицо вернулись эмоции — немного признательности, немного мольбы, немного… обожания?
— Если ты только позволишь, господин, и если я тебе не в тягость, то я очень хотел бы остаться здесь, в твоём доме, где все так добры ко мне. И я тоже ко всем привык и привязался.
— Но ты ведь осознаёшь, что рабы для развлечений мне здесь не нужны, а значит, тебе и дальше почти каждый день придётся выполнять самую обычную, а иногда и грязную работу?
— Да, но это для меня не что-то новое! Я редко когда совсем уж ничего не делал, и я вовсе не лентяй, честное слово.
Ну, в этом-то и так сомнений не было, он ведь и прежде не отлынивал от работы, которую ему доверяли.
— И чем же ты занимался? Раньше, до рудника? — Иннидис действительно никогда не спрашивал его об этом, а ведь такое знание могло бы пригодиться, когда он впервые прикидывал, чем его занять.
Ви ответил быстро и с охотой, будто опасался, что иначе Иннидис и впрямь сочтёт его лентяем.
— В детстве я убирал господские комнаты, приводил в порядок одежду хозяев, приносил и уносил еду и напитки, да и просто выполнял мелкие поручения… А потом, когда повзрослел, протирал от пыли мебель и статуи в коридорах, иногда переписывал рукописи… Но ты прав, чаще я играл музыку на праздниках, танцевал, прислуживал на пирах…
«…и в господских постелях», — мысленно продолжил Иннидис и мысленно же врезал себе по губам. Не стоит уподобляться сплетнику Мессимоту и смаковать чужие любовные похождения, раз своих нет. И уж тем более не стоит додумывать то, о чём понятия не имеешь. Во-первых, Ви всё-таки ещё довольно молод, он вообще мог не успеть и остаться невинным, а во-вторых, не все вельможи используют своих прекрасных рабов как любовников (хотя многие всё-таки используют).
Увы, слишком поздно Иннидис попытался вернуть себе здравость мышления — воображение оказалось быстрее и уже подсунуло несколько весьма непристойных и пленительных картинок с Ви в главной роли. Теперь от них было так просто не отделаться.
— Ты можешь остаться, конечно. Если хочешь. И ты мне вовсе не в тягость, тем более сейчас, когда ты заменил Гитайю. — На самом деле немного в тягость, но Иннидис не собирался позволять этому ощущению влиять на своё поведение, тем более что сам не понимал его истока. — А все бумаги на тебя мне нужны, чтобы выписать вольную. Я ведь уже говорил об этом. Давно, ещё до своего отъезда, или ты забыл?
— Нет, господин, что ты, я не забыл, но… — парень виновато улыбнулся и пожал плечами. — Но это было тогда. Я подумал, что сейчас твоё решение могло поменяться.
— То есть ты посчитал, — ухмыльнулся Иннидис, — что если сейчас за тебя можно выручить в разы больше денег, чем тогда, то я передумаю?
— Да, господин, именно так я и посчитал. Извини меня за это. И спасибо. Я очень рад, что ошибался.
— Хорошо, Ви. Ты можешь идти.
Парень приложил руку к груди, медленно поклонился и отступил к двери. Иннидис окликнул его уже на выходе:
— Хотя подожди!
Ви повернул голову. Каким-то неуловимо плавным и красивым движением. Затем повернулся сам.
— Да, господин?
— Как звучит твоё настоящее имя и кем были твои прежние хозяева?
Ви помедлил, тихо произнёс:
— Вильдэрин, — и замер, наблюдая за ним, будто ожидая какой-то реакции.
— Красивое имя, — пожал плечами Иннидис. — Тебе подходит. Хочешь, мы здесь будем называть тебя так?