А между тем лес ожил. Первые золотые нити запутались в соснах. И вдруг из-за стволов появилась косуля. Она остановилась и устремила взгляд огромных лиловых глаз на сосну, к которой приросли два странных существа. Ветер донес до нее запах человека, запах опасности. Но люди обычно двигаются. Может быть, это вовсе не люди? Косуля повела ушами, постояла немного, пытаясь разгадать эту странную загадку. Но она была всего-навсего косулей и, так ничего и не поняв, бросилась в сторону и исчезла.
— Какая прелесть! — сказала Лена. — Кажется, мне уже хочется есть, — она отстранилась от Егорушкина, но так мягко и неторопливо, что у него сохранилось ощущение, будто она все еще рядом.
Он потряс онемевшей рукой, непослушными пальцами развязал мешок. Достал припасы. Острым ножом отрезал ломти от кирпичика хлеба. И они стали завтракать. О, это был удивительный завтрак! Хлеб с маслом и колбасой и кусочки пиленого сахара. Всего-навсего. Но Лене казалось, что вместе с маслом на хлеб намазали солнце, и смолистый воздух и еще что-то, чего никогда не получишь в городе. Она откусывала от бутерброда неторопливо и жевала медленно, наслаждаясь каждым кусочком. И Егорушкин ел не спеша, потому что знал, когда окончится завтрак, надо будет встать и идти. А когда они встанут и пойдут, нарушится что-то непонятное, такое, чего никогда на свете не было и, может быть, не будет больше.
7Но поскольку Лена и Егорушкин не спешат, оставим их на время и вернемся к месту, где они вышли из моря, потому что к этому месту подходит наряд пограничников.
Впереди — старший наряда ефрейтор Чурсин. Мы с ним еще не знакомы. Служит он на заставе второй год, а на вид ему не больше шестнадцати. Уж очень он маленького роста. И тяжелые кирзовые сапоги на нем кажутся чужими. Наверно, так выглядел Мальчик-с-пальчик в сапогах-скороходах. Только тот двигался быстро, а Чурсин еле передвигает ноги. Но это только так кажется со стороны. Ефрейтор Чурсин — крепкий парень. И не зря у него на гимнастерке поблескивают значки «Воин-спортсмен» и «Отличный пограничник».
Шагах в десяти позади старшего идет солдат Курилов, молодой, неопытный, но достаточно самоуверенный. Впрочем, эти болезни излечимые. Придет опыт — исчезнет самоуверенность. У Курилова кроме автомата на поясе ракетница и набор ракет в брезентовой сумке. Из кармана шаровар торчит телефонная трубка.
Они идут по урезу, под сапогами хрустит песок нахоженной нарядами тропы. Ни шагу влево или вправо, там песок чист и гладок, птица пройдет — метку оставит. Рядом тихо плещется море. Вот и конец пути, русло ручья. Здесь наряд повернет и обратно пойдет лесом.
Чурсин подошел к плетню и остановился. И Курилов остановился, не сокращая расстояния до старшего.
— Курилов, иди-ка сюда, — позвал Чурсин и, когда Курилов приблизился, спросил: — Ничего не замечаешь?
Курилов огляделся. Ничего особенного нет — ни следов, ни примет, которых не было раньше. Он спросил:
— А чего замечать-то?
Чурсин присел на корточки возле плетня. Едва слышно журчала узкая струя воды. В одном месте слева темнела заполненная водой ямка. Не след, нет. Но и ямки здесь вроде бы не было. А может быть, была? Он внимательно осмотрел плетень. Не тронут. Но ямка… Если бы можно было сказать о человеке «ощетинился», я бы сказал: Чурсин ощетинился. Словно почуяв что-то неладное, он напружинился, застыл.
Курилов затоптался, удивленно озираясь: ничего непривычного вокруг не было, чего это Чурсина разбирает?
— Стой спокойно. Наследишь, — негромко сказал Чурсин.
А может, он и в самом деле увидел что-то такое, чего он, Курилов, не видит? Показать себя хочет. Ну-ну, вернемся на заставу, уж я расскажу ребятам, как Чурсин плетень нюхал!
А Чурсин действительно нюхал плетень. Он подошел к нему по воде вплотную, осмотрел внимательно, заглянул на ту сторону. И там приметил ямку, наполненную водой. Точно такую же, как и первая, непохожую на след, но и непонятно откуда взявшуюся. Он постоял немного, раздумывая и присматриваясь. Потом так же осторожно, чтобы не наследить, отошел.
— Надо доложить.