— Молодец! — сказал Миша.
Они посмотрели друг на друга все трое и улыбнулись. Только сейчас Петрусь почувствовал, как закоченели пальцы. Он подул на них. Поискал в карманах варежки. Их не было. Они остались там, под мостом.
— На, держи, баянист, — сказал Яша и протянул ему свои самодельные меховые рукавицы.
— Не надо…
— Я те дам, не надо!.. Отморозишь, чем на баяне играть будешь?.. Носом? — Яша сунул ему рукавицы прямо в руки.
— А сам?
— А я что? Баянист?.. Мне, главное, язык и ноги иметь. Ну и немного головы, конечно. Я, брат, потомственный комсомольский работник! — Яша засмеялся. — Я, знаешь, до войны одну бабку на спор агитировал, чтобы в комсомол вступила.
— Ну и как?.. — спросил Миша.
— В порядке. Через три дня бабка явилась в райком комсомола и заявление притащила. Прошу, мол, принять меня в ряды…
Миша и Петрусь засмеялись.
— Приняли?
— Отказали. Но мои агитационные способности отметили… Выговор вкатили.
Ветер гнал колючую поземку. Петрусь натер руки снегом и сунул в рукавицы. Мягкий мех под пальцами источал уютное, домашнее тепло.
— Не примерзнет? — неожиданно спросил Яша. Все поняли, что речь идет о шнуре.
— Ничего, — сказал Миша. — Дуй, Яша, к командиру. Доложи, что все готово.
— Есть доложить, что все готово! — Яша встал, стряхнул с полушубка снег и пошел по опушке леса, увязая в сугробах.
Миша и Петрусь остались лежать на снегу. Между ними протянулся невидимый в темноте шнур.
Отряд ждал встречи с врагом. Бойцы зарылись в снег, тихо переговаривались. Кое-кто курил, тщательно прикрывая огонек цигарки. Иные умудрялись даже дремать, несмотря на мороз и колючую поземку.
Никто не вглядывался в белесую мглу — все равно ничего не увидишь.
Вправо и влево вдоль железнодорожного полотна ушли глаза и уши отряда — разведчики Сергея.
Отряд мог ждать спокойно. Эти ничего не упустят — ни глухого удара вдруг сорвавшегося с ветки снежного кома, ни хруста сломавшейся ветки, ни дыхания ветра. Сергей умел подбирать людей.
Разведчики верили своему командиру и любили его. Энергичный, веселый, бесстрашный Сергей давно стал любимцем отряда, его гордостью, мерилом мужества. Многих удивляла его привязанность к медлительному, немногословному, даже чуть угрюмому Ванюше. Уж очень непохожими были они. Сергей часто подтрунивал над другом. Но если кто-нибудь другой пытался «подколоть» Ванюшу, Сергей тотчас резко обрывал его.
Ванюша со своей стороны ничем особенно не проявлял дружеских чувств к Сергею. Но в бою они всегда оказывались рядом, в разведку ходили вместе, и кто знает, сколько раз спасали они друг другу жизнь, может быть, даже сами не замечая этого, считая взаимную выручку делом обыкновенным.
И вот Ванюшу расстреляли.
Сергей помрачнел, осунулся. Такой легкий на шутку, на острое слово, он стал молчаливым и угрюмым, будто душа погибшего друга переселилась в него.
Разведчики не донимали своего командира соболезнованиями, но каждый вместе с ним молча переживал потерю товарища, копил ненависть к врагу и ждал с ним встречи.
Сергей сидел рядом с Алексеем и комиссаром, внешне спокойный и безучастный, будто предстоящий бой с эсэсовцами его не касался. Только легкие повороты головы на каждый донесшийся звук выдавали его внутреннее напряжение.
Откуда-то из темноты вынырнул Яша. Спросил тихо:
— Здесь командир?
— Здесь.
— Мост заминирован.
— Добре. Взрывайте, когда эшелон подойдет вплотную. И чтоб без осечки. Ваш взрыв — сигнал к атаке.
— Есть без осечки!
Яша бесшумно растворился во тьме, будто его и не было. И тотчас с другой стороны появился один из разведчиков Сергея.
— Дрезина идет.
Алексей кивнул.
— Сюрприза боятся… Пускай идет себе спокойно.
— Может, перехватим? Мы без шума, — хрипло сказал Сергей.
— Не надо. Пускай себе идет. Эшелон, верно, в Козиках. Ждут сигнала из Гичиц, что все в порядке.
— Ясно, — сказал Сергей.
— Стало быть, пускай себе идет, — повторил Алексей, и Сергей, не видя его лица, понял, что командир улыбнулся.
— Дрезину пропустите, — приказал Сергей своему разведчику, и тот мгновенно исчез.
— Теперь недолго, — сказал комиссар.
Но эшелон подошел, когда уже горизонт впереди посветлел и мягкий молочный свет начал разливаться по заснеженным верхушкам сосен. Ветер стих. Улеглась поземка. Покрепчал мороз. Там и тут звонко потрескивали сосны, будто лес по-стариковски покряхтывал, скованный зимним сном.