— У тебя было счастливое детство?
— Наверное. Я ведь другого не знаю. Когда папа умер, я по дому ночью ходила, а потом не помнила…
— Надюш, — поспешно перебил я, — пойдем к тебе кофейку попьем?
— Ты хочешь? Правда?
— Хочу посмотреть, как ты живешь.
— Ой, как интересно! Ты мне то же самое говорил, слово в слово.
— Когда?
— 9 июня, накануне… Я вечером пришла к тебе, а ты пройтись собрался, обдумать новый замысел. Мы вышли на крыльцо, ты и говоришь: хочу посмотреть…
— А, это когда Федор Платонович слышал.
— Кто такой?.. Ах да, следователь. Знаешь, Макс, — заявила она вдруг после паузы, — он опасный человек, по-моему, я ему не доверяю.
— В каком плане?
— Просто боюсь.
— Но ведь ты ни в чем не виновата, милая (она не отвечала, задумавшись). Так мы кофе тогда попили?
— Да, я сварила. И ты место для «Надежды» выбрал. Пошли! — она встала, облако исчезло из глаз, взяла меня за руку. — Как тогда — через изгородь?
Надя перепрыгнула, не коснувшись штакетника, легко и изящно, как козочка. Я же остановился перед хрупким препятствием, пораженный почему-то повтором, синхронностью действий до и после… Что значит для меня «препятствие» по Фрейду — трухлявое бревно, ничто, пустяк. Я пренебрегал опасностью когда-то — и в кого превратился? В неврастеника с манией преследования… да, время от времени охватывает это мерзкое ощущение: за мной следят, наблюдают…
Дом был просторный, заставленный генеральской еще мебелью, тяжелой и уютной. Трупом не пахло — старым деревом, яблоками, медом. На кухне люк погреба открыт — оттуда и шел терпкий анисовый аромат. Я пожелал спуститься посмотреть (люблю, мол, погреба с детства; она поглядела удивленно и кивнула). Пол земляной, утоптанный, стены кирпичные, кладка вроде старая, не подкопаешься.
Потом мы вознеслись в мансарду (из кухни лестница) в Надину скромную светлицу. Узкая постель под белым покрывалом, комод с кружевной скатертью, шкаф с зеркалом… Одиноко и невинно-чисто. Из окошка (то самое — шелковое голубое, что манит по ночам) дуб видать с дуплом и белоснежную «Надежду».
— Надюш, ты со скульптуры, что ль, пыль стираешь?
— А как же. Каждый день.
Волна нежности на меня накатила. Эта девочка не может быть замешана, нет, нет и нет!
— Знаешь, Надюш, ты мне как самая родная сестра.
— Сиделка, — поправила она безнадежно.
— Сестра — в каком-то высшем смысле. Доктор сказал, что мой эрос из брызжущего фонтана превратился в зажженную лампаду.
— Больше их слушай! Они тебя заманили в ловушку, и все ненавидят, все-все.
— Неужто так?
— Я так чувствую.
Мы стояли рядом у окна и смотрели на деву с юношей.
— Ах ты, радость моя. За что ж ты мне послана только!
— Ни за что. Живи здесь, а, Макс?
— Когда смогу, я скажу тебе.
— Да я не про это… не про любовь. Просто здесь не так страшно.
— Ты боишься?
— За тебя. И… вообще боюсь, да. Ту живую статую. Все время высматриваю… Смотри! — вскрикнула Надя и уткнулась лицом мне в плечо.
По дорожке меж «золотыми шарами» медленно брел Семен. «Шары» покачивались под легким ветерком, словно звенели десятками голосов маленькие солнца. Он стоял, а они качались, жутко было отчего-то. Я погладил Надю по голове, по сухим пушистым кудрям, пробормотал:
— Да это всего лишь ювелир.
— Макс, они все тебя ненавидят, все!
18
Он так глубоко задумался, глядя вверх в одну точку, что меня не заметил и аж отскочил, когда я прошипел ему в ухо:
— Дворянским дубом любуешься, да?
— К-каким дубом?
— Да вон в соседнем саду над скульптурой.
— Ты всегда был со странностями, Макс! — отчеканил ювелир.
(Да, меня все ненавидят!).
— Ты по делу или друга навестить?
— Так… повидаться.
— Извини, я в Темь собираюсь, в церковь.
— Не понял.
— Оказывается, перед роковыми событиями я ходил к местному священнику?
— Ты?
— А что тут странного?
— Ты по натуре язычник.
— Вот я и хочу разобраться, кто я по натуре… Меня туда вчера будто кто привел.
— Куда?
— На станцию Темь.
— Где она находится?
— После Змеевки остановка, с полчаса ходьбы.
— Я с тобой пойду! — выпалил Колпаков.
— Видишь ли, Сема, речь идет о тайне исповеди.
— Ну, в другой раз исповедуешься, Макс.
— О прошлой исповеди, еще майской.
— Макс, пожалуйста.
— Что с тобой?
— Пожалуйста!
— Ладно, пойдем, — я пожал плечами, но мне становилось очень любопытно. — Подожди, переоденусь.