Семен окинул острым взглядом мои потрепанные джинсы и майку с длинными рукавами. Сам он был одет с иголочки — в светлом летнем костюме; прям праведник в белых одеждах, и белые «Жигули» за калиткой.
— Ты всегда в белом.
— Я почти альбинос, — прошептал Семен таинственно, — в белом не так бросается в глаза. Кстати, а где твой адидасовский костюм? Привык тебя в нем видеть.
— Ну, не в храм же в спортивном барахле идти.
— Да я просто так спросил.
Как бы не так! В спальне я первым делом слазил в гардероб, и первое, что под руку попалось, — тот самый костюмчик. Его я и напялил, коль беседа со священником на сегодня отпадает…
А я и рад — побаиваюсь старика, вообще всех, загнан и затравлен.
В холле стоял Семен и, задрав голову, слушал Вагнера.
— Нравится?
Он так вздрогнул, что вынужден был опереться рукой и круглый столик.
— Чем это ты развлекаешься, Макс?
— Похоронный марш на смерть Зигфрида. Узнаешь?
— Никогда не любил, слишком шумно.
— Под эту музыку мой труп нашли.
— И ты еще можешь шутить!
— Ну, извини. Пойдем.
— Да выключи!
— Пусть играет, на эту музыкальную магию слетаются исчезнувшие тени.
Он поглядел странно и промолчал.
Путь таков: по Солдатской в противоположную от нашей станции сторону — направо до околицы, а там по проселочной дороге луг, поле и лес. Бодрым шагом полчаса — так я, должно быть, в церковь ходил. «То березка, то рябина», а в глубине, в чащобе густой подлесок — спрятать труп на день-два несложно, потом на машине подъехать… Но почему узелок отдельно и так необычно схоронен? Ее что, раздели и голую несли? Зачем?
Семен шел рядом молча и, кажется, дрожал от возбуждения… или от страха. Вот странный тип. Искоса время от времени ювелир окидывал меня тем же острым взглядом — мою фигуру, так сказать. Едва до плеча мне, но костяк мощный и мускулы; и если я нагнулся, например, мог с размаху кувалдой так долбануть, что мокрое место от меня чуть не осталось.
— Сема, как мы с тобой познакомились?
— Вы с Нелей познакомились на вернисаже, — отозвался он глухо. — Она очень любила живопись, скульптуру, относилась к тебе восторженно. Так и подружились.
— А я как к ней относился?
— Я думал: хорошо. То есть нормально.
— Теперь передумал?
— Да нет.
— Нет, договаривай! в чем моя ненормальность вдруг появилась? Что ты молчишь? Я и с ней успел…
— Нет, потом, — заявил он замогильно-зловеще. — После смерти.
Господи, помилуй! У меня волосы на голове зашевелились, словно сквознячок из преисподней в ушах просвистел.
— Ты на что ж намекаешь-то, а? Я… некрофил?
— Некрофил.
Невозможно выразить в словах, что я пережил в считанные секунды в благословенной березовой роще! Главное — в сумятице событий в больной голове — я на миг поверил, что это правда.
— Ну, Макс, я пошутил, — вдруг сказал садист Сема.
— Пошутил? — взревел я рыдающе, словно раненый кабан. — За такие шутки я тебя сейчас убью, Сема! Готовься!
— Ювелир с диким проворством — маленький кабанчик — ринулся в кусты, в чащу. Я застыл, как изваяние, ноги в землю вросли. А шутник-дегенерат тем же бешеным аллюром вернулся на полянку и понесся по проселку в Темь.
Тут и я обрел наконец энергию, шутника догнал и рванул за шиворот шикарного пиджака.
— За что ты меня ненавидишь, гаденыш?
— Там кто-то есть, — прошептал Сема.
— Где?
— В кустах.
— Кабан?
— Какой кабан?.. Нет, человек. Я видел ноги в кроссовках.
— Да мало ли кто тут шляется в воскресенье!
— Да, правда, — Сема было сник, но тут же встряхнулся и хихикнул. — Извини, конечно, но я тебе отплатил шуткой.
— За что?
— За твою шуточку.
— Мою…
— За неуважение к памяти усопшей.
— Да что я сделал, ты скажешь в конце-то концов!
— Посмеялся над атрибутами погребения.
— Над чем? Над гробом?
Тут Сема как будто опомнился и сказал, всерьез (хотя сумасшедшинка сквозила в белесых с красными веками глазках):
— Ты сказал, что гроб на бочку похож.
— На бочку?.. Не заговаривайся!
— Словом, посмеялся.
— На похоронах?
— Да нет…
— И за это ты обзываешь меня…
— Я извинился, — перебил Сема сухо; он держался все отчужденнее и задумчивее. В моем сознании выделились слова — погребение, некрофил, могила — с каким-то болезненным оттенком. И с «шуточкой» он выкрутился неловко — «гроб на бочку похож» — на ходу придумал. Ладно, разберемся.
— Вон за деревьями платформа, видишь? — заговорил я. — На той стороне за путями поселок Темь, где, кстати, следователь наш обитает.