Алай похолодела, наверное, потому, что представила, как с позором возвращается в Расу-хасэн, и как глядит на неё весёлая Сэгил, выходя с утра из шатра Тура. Она развернулась и побрела в их с Камайей шатёр, запинаясь о траву и кочки, и Ичим весело бежал рядом с ней, вывалив большой розовый язык и виляя белоснежным пушистым хвостом.
- Да что же вы творите, - донесся до неё удручённый возглас Рикада. - Харан, разуй глаза!
- Я достаточно видел, - сказал Харан. - Тебе своих дел мало, Рик?
В шатре она упала на войлок и расплакалась. Всего несколько недель назад казалось, что мать Даыл благоволит ей, вознаграждая за послушание. И вот где она оказалась теперь...
26. Птица туу
Ичим сидел рядом, потом улёгся, положив голову на лапы, и Алай протянула руку, гладя его между ушей. Пёс был красив, как сугроб, на который случайно пролили несколько ложек красителя с майхо, и рыжее ухо лишь подчёркивало белизну его шерсти.
Было очень любопытно, о чём говорят у очага, но обида и уязвлённое самолюбие не давали вернуться. Алай лежала, стискивая зубы и сжимая кулаки, и ярость охватывала её, когда она вспоминала угрюмое, слега брезгливое лицо Харана. «Какая она мне жена»? Отец Тан Дан, без сомнений, наказал бы её втройне за такие свирепые мысли о хасе, муже, мужчине, если бы Мать Даыл уже не сделала это, отдав её судьбу в руки этого бородатого урода, который женился на ней непонятно зачем, а теперь хочет бросить её одну. Одну, потому что к этому змеёнышу Туру она в хасэн тоже не пойдёт. Нежное обиженное сердце? Что несёт этот странный Рикад? Какое там вообще сердце?
Мысли догоняли и перегоняли одна другую, перемешиваясь, как табуны четырёх хасэнов, поднимая пыль, что мешала дышать, сбивая сердце с ритма ударами копыт.
- Есть будешь? Уже темнеет, - сказала Камайя, откидывая полог. - Целый день тут сидишь.
- Неграмотная дикарка? - спросила Алай, глядя в пол.
- А! - вспомнила Камайя после недолгого молчания. - Да. Я так назвала тебя.
- Почему же ты интересуешься моим мнением насчёт воинства Ул-хаса? - Алай подняла глаза на Камайю, и та заинтересованно наклонила голову к плечу. - Зачем тебе это?
- Любопытно. Просто любопытно. Тебе восемнадцать, а в этом возрасте уже обычно бывает сформировано какое-то мнение об окружающем мире. Как воинство Ул-хаса вписывается в эту картину?
- Быть воином почётно. У нас есть легенды о древних битвах. Воинов всегда ждёт слава.
- Я так и поняла, - насмешливо кивнула Камайя. - Приказ Ул-хаса отменяет наказ всеблагого Отца Небо не поднимать руку на людей.
- Ул-хас и есть воплощение воли Отца и Матери. Он их старший сын! Он хас над всеми хасами.
- Ты считаешь, Отец Небо повелел Бутрыму собирать молодых парней и отправлять их на смерть? - спросила Камайя, вглядываясь в лицо Алай. - Быть может, ты тоже искренне считаешь, что закончить свою жизнь, не дожив и до двадцати пяти - великая честь?
Алай смотрела на неё внимательно, потом пожала плечами.
- Почему ты говоришь, что Бутрым отправит парней на смерть?
- А для чего он войско собирает? - горько воскликнула Камайя. - Чтоб молодые парни вроде твоего красивого и тупого Тура имели возможность несколько раз в день покрасоваться друг перед другом, звякая железяками?
- Я не знаю, - пожала плечами Алай. - Это мужские дела. Женщинам негоже в них лезть.
Камайя сцепила пальцы на шее сзади и подняла глаза к крестовине шатра, к голубому небу.
- Я поняла. Поняла. Очень разумно с твоей стороны притвориться, будто тебя не касается это. Мир сразу кажется безопаснее, уютнее, не так ли?
- Чем кипишь, Кам? - спросил Рик, заходя к ним и садясь на постель Камайи.
- Успокой меня. Успокой меня, Рикад. Мне плохо от тупости этих людей, - пробормотала Камайя, закрыв лицо руками. - Я не ожидала, что это будет так сложно. Я готова взорваться.
- Бум! Вот и конец пришёл твоей хвалёной выдержке, - улыбнулся Рикад, глядя, как она топчется по шатру, такому маленькому, что пространства хватало на несколько шагов туда и обратно. - Ты же ехала сюда с Хараном. Неужели не привыкла?
Алай отвернулась к стене. Ей неприятен был тон, которым Камайя говорит о ней и обо всех хасэ.
- Харан? Харан может сколько угодно притворятся одним из этих вонючих неотёсанных невежд. Но он всё же другой. Посмотри на это дитя! Посмотри! Она с совершенно непробиваемым лицом утверждает, что убивать сотни молодых парней, потому что так повелел один человек, возомнивший себя великим - это почётно! Славная судьба, та катараме!
Это было невыносимо. Алай встала, сжимая подол халата, и вышла из шатра.