Тимофей Печёрин
Сердце Таэраны
Глава первая
Голос провидицы звучал подобно шелесту сухих листьев на ветру:
«Смутные времена приближаются, мой король. Гибельные, страшные времена… Наш народ разобщен и ослаблен, он лишен веры… и будет сметен. Сметен ветрами перемен, что поднимаются на севере и на востоке… Он не устоит — как не может устоять старое и прогнившее дерево.
Слабеет Дорбонар — наш легендарный Золотой Лес. Осиротел он, оставшись без Лесного Хозяина; все труднее ему наполнять силой твоих подданных. Злоба и зависть заражает их подобно чуме. Зависть к тебе, мой король, и злоба на нелегкую жизнь.
Поднимают головы мерзкие хтоники — отщепенцы нашего народа, изгои, много веков назад загнанные в подземелья и катакомбы. Жаждут они возрождения своего злобного божества Сангранола… чтобы вновь принести в мир Тысячелетнюю Ночь.
Немного надежды остается на спасение… немного, но она все же есть. И устремлена она к Сердцу Таэраны — изначальной сущности, еще более древней, чем весь этот мир. Огромная… просто не поддающаяся воображению, сила была обуздана древними чародеями и заключена в скорлупу, выкованную лучшими мастерами в подземных кузницах Нирна.
Волею судеб оказалось Сердце Таэраны в Рах-Навазе — городе магов, что высится посреди пустыни к западу от наших земель. Пришла пора вернуть Сердце… и употребить его силу на наше благо».
Солнечные лучи пробивались между колоннами, увитыми плющом, и проникали в Тронный Зал дворца эльфийского короля. На каменных плитах пола, у подножья резного трона, лежала в изнеможении хрупкая девушка — с изможденным не по годам лицом и немалой сединой в волосах.
Эльфийская знать и чародеи способны веками поддерживать в себе жизнь. Простым подданным эльфийского престола отмерено около одного столетия. Провидицы же редко доживают до тридцати лет.
Только завзятый глупец может назвать провидение «даром». Не может считаться даром то, от чего нельзя отказаться и за что приходится платить столь дорогую цену. Слишком многое провидицы и провидцы вынуждены пропускать через себя — много чужих мыслей и чувств. Слишком рано, с самых малых лет они теряют собственную жизнь и становятся посредниками между невидимыми сущностями этого мира и его живыми обитателями.
Словно губка впитывает провидица мешанину из вековой памяти скал и древних деревьев, боли скошенной травы, голода и страха диких зверей. И многого другого, для чего даже нет названия. Она сходит с ума, скорее рано, чем поздно. И ради чего? Лишь для того чтобы однажды разобрать в этой дикой смеси нечто по-настоящему важное; разобрать — и донести до несведущих собратьев, счастливых в собственном неведении…
Увы — далеко не каждая провидица доживает до этого момента; до апофеоза своей несчастной стези. Этой повезло: ее короткая жизнь прошла не напрасно.
Сириний Первый, король Хвиэля и Дорбонара, высокий эльф с немолодым и мрачным лицом, поднялся с трона. Его длинные белые волосы несколько смягчали суровые черты лица, а серебристые доспехи казались лишь украшением. Но не стоило обманываться: красота у эльфов никогда не была чем-то беззащитным, вроде комнатных цветов. Владение же оружием считалось искусством не менее важным, чем стихосложение или живопись. Так что повелитель Перворожденного Народа был вдобавок и одним из самых искусных воинов своей страны.
— Умерла, — коротко молвил Сириний, подойдя к провидице и прикоснувшись рукой к ее лбу, — но жила не напрасно… Леандор, ты понял, что она сказала?
С последней фразой он обратился к эльфу, стоявшему по правую руку от его трона. Тот был похож на короля как две капли воды, если не считать молодого и даже юного, лица.
— Да, отец, — ответил Леандор, наследный принц Хвиэля и Дорбонара.
— Обычно речь провидиц бессвязна, ее очень трудно истолковать, — проговорил Сириний, — но нам повезло. Понимаешь, Леандор, сколь несказанно нам повезло, что мы услышали это?
О положении дел в нашем королевстве я знал и до этого. Знал, что Золотой Лес остается под моим подданством лишь в силу традиций. Что слишком отдалились мы от Лесных Эльфов… точнее — они от нас. И живут теперь как сорная трава.
Не является для меня секретом и то, с кем мы имеем несчастье соседствовать. На востоке — Орден Белых Рыцарей: воинство рхаванов, самого молодого и наглого народа Таэраны. Всех, кто не является рхаваном, Орден почитает за врагов… и мы первые в их списке.
Белые Рыцари захватили наши земли… но им все равно мало. Они словно пытаются выжить нас из Хвиэля и загнать обратно в Дорбонар. Но даже если случится чудо, и падет Сойхольм — цитадель Белого Ордена, радоваться нам все равно не придется. Из-за Трома хлынут сюда зеленые орды орков… а то и вовсе нежить с нев-таларских болот.
С севера к нам тоже лезут рхаваны — ушлые торговцы, совратившие наш народ блеском золота и за жалкие монетки выманивающие реликвии наших обедневших родов. Они не столь наглы и грязны как Орден, но тем и страшны. Страшны своим кажущимся миролюбием.
При таком раскладе я и впрямь не удивлюсь, если хтоники-отщепенцы пробудят кровавое божество. А противопоставить всему этому нечего. То есть, мне казалось, что нечего. Но благодаря провидице я услышал не только о наших бедах, но и о пути к спасению.
— Сердце Таэраны, — не спросил, а, скорее, уточнил Леандор.
— Именно так, сын. И я благодарю Свет за то, что, по крайней мере, маги Рах-Наваза не собираются враждовать с нами. Не собираюсь и я… наживать нашему народу еще одного врага.
— Но как получить Сердце? — спросил Леандор, не понимая последней фразы короля, — я сомневаюсь, что магов можно даже силой принудить отдать его. А уж добровольно…
— А это уже зависит от тебя, сын мой, — заявил Сириний, — пришла пора взрослеть… и показать, что ты и впрямь достоин короны. Никогда правитель Перворожденных не получал престол «за так», то есть лишь по наследству или по воле предшественника. Каждому новому королю приходилось доказывать свою полезность для народа. Теперь пришел и твой черед, сын.
Ты пойдешь к Рах-Навазу — один, без войска и даже без свиты. И убедишь магов отдать тебе Сердце. Право у тебя есть только на успех… в противном случае корона Хвиэля и Дорбонара тебе будет просто ни к чему.
— Я понял, отец, — все еще мягким голосом, но уже куда более уверенным тоном, заявил Леандор, — сделаю все, что в моих силах.
— Надеюсь, что этого хватит, — с холодным кивком, означающим понимание, молвил король.
Надежда — это все, что было у эльфийского короля и его сына.
Кромешная темнота подземелья нарушалась лишь сполохами огня, метавшимися прямо в воздухе. Странное это было пламя: холодное, кроваво-красного цвета и не нуждающееся в дровах, чтобы гореть. Его отсветы то и дело выхватывали из мрака фрагменты и силуэты полуобнаженных тел — бледных и покрытых татуировками. Тела синхронно двигались в жутком танце, больше похожем на конвульсии.
Время от времени кто-то из танцующих нарушал молчание — высоким срывающимся голосом, короткой репликой. Реплики эти менялись… и в то же время повторялись в строгой очередности:
«Сангранол, прими нашу кровь!»
«Сангранол, возьми нашу силу!»
«Сангранол, возродись!»
«Сангранол, явись!»
«Сангранол, покарай!»
«Сангранол, отомсти!».
За этим действом с высокого помоста наблюдал глава клана — Морандор, высокий старик в черных пышных одеждах. Кожа на его лишенном растительности черепе отливала синевой. Раскосые, похожие на кошачьи, глаза горели в темноте тусклым желтоватым блеском. И лишь слегка заостренные уши напоминали о родстве этого существа с народом Перворожденных. О весьма отдаленном родстве…
Танец завершился жертвоприношением. Несколько пленников-рабов, лежащих на земляном полу, почти одновременно, с воплями боли и ужаса, рассталось с жизнью. Они были заколоты кинжалами Темных Эльфов — длинными, тонкими и в то же время острыми, словно бритвы. Кровь жертв окропила изображение звезды с множеством концов: фигуры, вокруг которой и совершался тот зловещий танец.