Вероника, все это время стоявшая по правую руку от мужчины за спиной девчонки, протянула ей ладонь. Августа, уставившись, на женщину, которая снова управляла всем положением, положила свою ладонь поверх ее, посчитав любые слова и комментарии излишними. Она почувствовала легкое покалывание по всему телу, но не могла видеть, как глаза Вероники застилает черная пелена и, как источник света за спиной мерцает и гаснет в одночасье, скрывая все под толщею тайны. И только ярко-голубые глаза тигрицы, вырисовывающиеся из кромешного мрака, девочка могла различить впереди себя, и только они сверкали в сгустившейся тьме. От этого ее сердце заколотилось в бешеном ритме, обостряя и без того дикое напряжение внутри нее, разрывающее на части, и чем сильнее Августа ощущала его, тем ярче отражалось золотистое свечение в металлическом оружии перед ней. С каждой минутой желание отнять руку становилось все больше, но как она не пыталась, ей не удавалось осуществить его. Она не могла пошевелить даже кончиками своих пальцев, словно их намертво посадили на клей. Любое усилие отзывалось жгучей болью в каждой клеточке ее тела, и если бы не нить магии, связывающая ее с Вероникой, она давно бы упала замертво. Но она держалась на ногах, держалась против своей воли, хотя предпочла бы более простой выход. Тот, о котором говорила женщина, она согласна была умереть, потому что ей не за что было ухватиться в этой жизни: те, кому она доверяла, предали ее, те, кому она обязана жизнью, всего лишь использовали ее. Существование на этой земле потеряло для нее смысл еще несколько лет назад. Она не видела больше цели, ради которой хотела бы остаться. Она чувствовала себя брошенной и хотела окунуться в объятия смерти при первой же возможности. И эта ночь предоставила ей ее, но она не смогла воспользоваться этим. А теперь оставалось только винить во всем саму себя. И только себя.
«У меня был такой шанс, а я упустила его. Стоп. Стоп. Все не так. Это мне не позволили воспользоваться им. Они сначала дали надежду, а потом отобрали ее. Как она...она тогда бросила меня, променяла на другую, как вещь. Она предала... меня...предала...» - крутилось у нее в голове. Глаза Терезы, ее улыбка, смех, взгляд, слова, - все это в одно мгновение вспомнилось ей и как будто материализовалось. Она видела ее перед собой, чувствовала ее запах, слышала ее голос. Моменты из прошлого начали вновь возвращаться к ней. Все моменты, которые она так старательно пыталась забыть, вычеркнуть и утопить в глубоком море собственного отчаяния. Все то, что она страстно желала похоронить в себе, все то, ради чего она натягивала на себя маску безразличия и говорила: «Не хочу ворошить прошлое». Свое прошлое, прошлое, которое, наконец, вырывалось наружу. И открылось не только ей. Августа поняла это, когда отвлеклась от мыслей и вернулась к реальности. В момент, когда, ожидая увидеть кошачий взгляд обнаружила, что центр комнаты залит золотистым светом. Его очертания стремительно менялись, но силуэты все же удавалось различать. Эти силуэты были словно иллюстрациями к ее мыслям и чувствам, она знала каждую картинку, вырисовывающуюся черными контурами в ярком солнечном свечении, источником которого была вторая рука Вероники, протянутая к потолку. Именно из нее выбивался этот луч, все еще отбрасывающий отблески на стальной клинок у ее груди. И по-прежнему, чем сильнее было ее воспоминание, тем ярче был блик, и тем острее ощущалось волшебство внутри собственного тела. Но оно не шло ни в какое сравнение с тем чувством, которое ей пришлось испытать позже, когда она начала сопротивляться, пытаясь прогнать события многолетней давности из своей головы, заставить их нестись галопом и исчезнуть, не оставив следа. Эта попытка вышла боком.
Магия, призванная воскресить и удержать образы прошлого, не давала им ускользать. Вероника знала свое дело, и она ожидала диссонанса, она ожидала подобной реакции, потому что люди всегда сопротивляются тому, что рано или поздно станет неизбежно. Ожидала, потому что несколько десятилетий назад она так же сопротивлялась. Ожидала и была готова к той боли, что пронзила их обеих и жгла изнутри, вызывая агонию, до тех пор, пока Августа не прекратила попытки выбросить из своей головы все, что было ей так противно. На это ушло много времени, потому что сосредоточиться, испытывая адовы муки практически невозможно без желания вытерпеть их, смирившись с обстоятельствами, особенно, если гордыня и глупость не позволяют понять этого; потому что постараться отпустить воспоминания, гораздо сложнее, чем заглушить их; потому что никакая физическая боль, даже вызванная волшебством и сжигающая все человеческое существо изнутри, никогда не сравниться с душевной болью, раны которой не видны глазу, но обнажены перед памятью, способной воскрешать важные события прожитых лет. А боль - всегда весомая часть этих событий. Именно она служит напоминанием о чем-то важном и неподвластном человеческой воле. Единственное, что можно сделать, это терпеть, единственное, чего не нужно делать - это сопротивляться. Однако и то и другое невыносимо сложно и требует огромных усилий. Усилий, храбрости на которые не всегда хватает духу.