Антон Дубинин
Сердце трубадура
Посв. Светлане Таскаевой
Говорил друг господину, что многими путями приходил он к сердцу его и являлся перед взором его, и многими именами называл его. Но любовь, которой он жаждал и томился, была многолика.
Хочу рассказать вам о рыцаре по имени Гийом де Кабестань, о его любви и о том, как он умер. Пусть эта история послужит назиданием всем благородным юношам и прекрасным… а впрочем, вот это я зря. Если вы не похожи на эн Гийома своим… да, своим сердцем, с вами такого никогда и не приключится, а если похожи — тогда никакое предупреждение вам не поможет. Все дело в том, добрые люди, что суть любой истории — это просьба автора помолиться за него. Сия история — просьба за Гийома де Кабестань, ибо был он, как говорит монах Монмажурский, парень славный и отважный… дальнейшее опустим. Имелся у него в характере только один недостаток, впрочем, он же — и достоинство, как посмотреть. Гийом был поэт, до мозга костей поэт, и никем другим быть так и не научился. Да, как писала монахиня Элоиза к своему возлюбленному Абеляру, «Ты обладал двумя качествами, которыми мог увлечь каких угодно женщин, а именно — талантами поэта и певца».
К добру то или к худу, а вот умением врать он однако же не обладал, а это иногда очень опасно — жить как умеешь…
1. Об эн Гийоме де Кабестань из замка Кастель-Руссильон
Рыцарь по имени Элиас де Серданьи был очень и очень недоволен. Попросту говоря, жутко зол. Такая глупость — лучший друг его, Гийом, совершенно спятил! Элиас едва удерживался, чтобы не дать ему по голове. Сидели они на открытой верхушке караульной башни и вроде как караулили, а на самом деле — напивались. Элиас, добрый и веселый, но до крайности немузыкальный парень двадцати двух лет, вытащил-таки своего Гийома на «откровенный мужской разговор», пребывая в уверенности, что друга надобно срочно спасать; но толку от его благих намерений пока что было немного.
Солнышко припекало, Гийом в голубой шелковом рубахе, вместо скамьи развалясь свободно на дощатом полу, лениво смотрел в чашу. Чаша была простая, деревянная — а Элиас пил из рога. Солнышко играло на серебряной оковке рога, по небу бежали быстрые облака — гонимые высоким-высоким ветром, и вообще, май выдался прекрасный.
— Гийом, черт тебя подери, — Элиас с досадою стукнул кулаком себе по колену. — Ты хоть понимаешь, что делаешь, дубина?
Стукнул он, кроме всего прочего, довольно-таки больно, и посему недовольно поморщился. Ему было жарко — всегда, когда Элиас слишком много пил, ему становилось жарко. Был он высокий и стройный парень, чернявый, как большинство руссильонцев, носил же по большей части темные цвета — фиолетовый там, темно-синий… Элиас отличался добрым и непрошибаемым характером — почти всегда, кроме тех случаев, когда волосы намокали от пота и лезли в глаза, а также когда его лучшие друзья что-нибудь вытворяли. Сейчас же совпадали обе эти причины.
— А что я такого делаю? — наивно, с тою же ленцой отозвался Гийом, вытягивая стройные свои, обтянутые яркими чулками ноги. Носки его красных башмаков загибались, длинные, вверх по новой моде; у Элиаса же были простые, правда, высокие сапожки на толстой подошве.
— Ты притворяешься идиотом, Гийомет, или правда — идиот?
— Не то и не другое, а что? Живу себе, никого не трогаю… Песню вот новую написал недавно. Хочешь, спою?
— Потом как-нибудь, — верный друг поморщился и долил себе в рог из бутыли. — И будь так добр, не уворачивайся, как… как катар на диспуте. Ты прекрасненько понимаешь, о чем я говорю, если не совсем ума лишился. О Серемонде.
— Вот как? — Гийом, опираясь на локоть, приподнялся и сел, поджимая ноги. Вид у него, хмельного, был слегка прибалдевший и встрепанный. — А тебе не кажется, что… ну, это несколько не твое дело? Это, как бы сказать, касается только меня… ну, и моей госпожи.
Элиас с тихим стоном схватился ладонью за влажный от пота лоб. Постонав немножко, он длинным глотком высосал содержимое своего вместительного рога и начал на Гийома орать. Дело это было трудное, сим рыцарем очень не любимое, но надо — значит надо, ничего не поделаешь.
— Голова твоя пустая! Ты, сын блудницы, сарацинское отродье, чего ты такое порешь? Жить надоело, а?! Разве так надо отвечать на лживые наветы?!.. Слать всех надо к чертовой матери, дурак! А если б это не я, а Раймон тебя спросил, ты, недоумок — ты бы тоже ему сопли распустил, башка твоя дерьмовая?!.. Ах, госпожа! Ах, мы такие нежные!.. Сопляк ты, Гийом, недокормыш монастырский! Сперва врать научись, а потом уж лезь в любовники!..