Внимательно следя за Оливией Добсон, гость вздохнул и проскрежетал зубами. Он мог бы поверить ей, если бы она не вторглась в их сугубо семейное дело, явившись на похороны и к тому же упав в обморок, который скорее всего изобразила, чтобы ее непременно заметили. Впрочем, облаченные в траур члены семьи просто не могли не заметить эту разбухшую деклассированную женщину в потрепанном коричневом пальто, которая постоянно сморкалась в большой носовой платок.
Так могла поступить только женщина, намеревавшаяся устроить скандал.
Мазини вздохнул — ему совсем не нравилось то, что предстояло сделать. Но, как только стало известно содержание найденного письма, его отец занял непреклонную позицию. Так что ничего не поделаешь. Набрав побольше воздуха в легкие, он уже было собрался передать ей приглашение.
— Оливия! Что ты тут делаешь? Кто это такой?
В дверях гостиной появился Хоуп Добсон. Его голос звучал напряженно от стресса, который он испытывал с того самого момента, когда узнал о беременности дочери и почти одновременной смерти виновника — человека, который вызвал у него спонтанную неприязнь во время их первой и единственной встречи.
— Все в порядке, пап.
Оливия повернулась к нему, и ее сердце сжалось от ощущения вины. Отец выглядел таким изможденным в своем бежевом джемпере, застегнутом на все пуговицы на узкой груди, и с блестящей под верхним светом лысой головой. Вот, опять она подвела его и мать.
Родители высказали Оливии все логические соображения о том, почему ей следует сделать аборт, а когда логика не помогла, замучили ее мольбами. Она же решительно отказалась погубить новую жизнь, которую вынашивала. Ребенок же не виноват в том, что его отец оказался лжецом...
— Этот джентльмен, — холодно проронила Оливия, — уже уходит.
Однако «джентльмен» явно думал иначе. Женщина зло посмотрела на него, когда он сделал шаг вперед с вызывавшей мурашки хищной грацией дикой кошки и протянул руку.
— Мистер Добсон? Я — Пьетро Мазини. Франко был моим сводным братом. Прошу прощения за визит в столь поздний час, но я только что из Венеции со срочным известием от моего отца и главы нашей семьи — Никколо Мазини.
Он сделал паузу, давая им время осознать свое сообщение, и у Оливии возникло сильное желание влепить ему пощечину. Благодаря публикациям в прессе после гибели Франко, стало известно о больших успехах международной торговой фирмы Мазини и о том месте, которое Франко занимал в лондонском отделении фирмы. Этот зануда, его брат, уж постарается продемонстрировать им, бедным, богатство и власть своей семьи!
Из шали высунулась ручка Тедди, и его крошечное тельце съежилось в любящих руках Оливии. Она едва расслышала сдержанный вопрос отца: «И что дальше?» — зачарованно глядя на копну мягких темных волос и молочно-голубые глаза, которые — она была уверена — однажды станут такими же серыми, как ее собственные.
Дитя ждало очередного кормления, и в данный момент это было ее первейшей заботой. Пусть этот... как его там — Пьетро без нее сделает свое сообщение и уберется восвояси. Отец перескажет потом подробности, хотя ей они и ни к чему. Если же возникнут опасения, что семья Мазини станет бороться за опеку над ее сыном, тогда она просто исчезнет вместе с Тедди.
Приняв такое обнадеживающее, хоть и несколько страшноватое решение, Оливия протиснулась между крупной фигурой итальянца и совсем маленьким по сравнению с ним сутуловатым отцом. Ее путь лежал в кухню — пора было подогревать бутылочку молочной смеси, хранившуюся в холодильнике.
Спустя сорок пять минут, уложив сонного, но довольного Теда в люльку рядом со своей кроватью, Оливия спустилась вниз, скользя шлепанцами по протертому линолеуму, покрывавшему узкие ступеньки. Итальянец, надеялась она, уже должен был уйти. Скромная обстановка их дома не могла прийтись ему по вкусу.
Следовало расспросить отца о цели визита незваного гостя. Не то чтоб ее все это очень интересовало, но стоило подготовиться к непредвиденной ситуации, если опасность таковой действительно существовала. А потом, ей хотелось знать, не обидел ли заносчивый Мазини родителей? Она и так, со вздохом призналась себе Оливия, изводила их чуть ли не всю жизнь.