Джамиля жалко улыбнулась.
– О чем ты?
– О том, что твой жених забавлялся со мной, а когда узнал, что я беременна, решил бросить. Я плакала, валяясь у него в ногах, но он прогнал меня прочь! Он принес мне какое-то средство, велел выпить, чтобы избавиться от ребенка, но я не сделала этого. А потом…
Зюлейка могла говорить гневно и резко, тогда как Джамиля умела только прощать. Ее глаза всегда видели впереди свет, дающий надежду. Но сейчас этот свет померк.
Когда молодая женщина умолкла, младшая жена Хасана упала в обморок.
Зюлейка не успела ей помочь: в комнату вошел Алим и бросился к лежащей без чувств девушке.
– Что случилось?
– Она потеряла сознание, – сухо ответила Зюлейка.
Амир повернул к жене взволнованное лицо.
– Вижу. Почему? – немного резко произнес он.
Не дождавшись ответа, принялся приводить девушку в чувство, и вскоре Джамиля открыла глаза. Алим заговорил с ней, внимательно, ласково, нежно. Зюлейка почувствовала себя забытой. Неожиданно в голове шевельнулась мысль: может, Алим любил Джамилю? Когда она появилась в доме, ему было пятнадцать лет, возраст первой любви, пробуждения влечения, рождения пылких юношеских надежд.
Когда они вышли из покоев Джамили, доверив ее заботам служанок, Зюлейка спросила мужа:
– До того, как мы с тобой встретились, тебе… нравилась Джамиля?
Алим принужденно рассмеялся.
– Да, нравилась.
– Вот как?
Молодой человек пристально посмотрел на жену.
– Что в этом удивительного? Такая девушка, как Джамиля, способна очаровать любого мужчину!
– Ты бы женился на ней, если бы мог?
– Не знаю. При чем тут мои желания? Это было невозможно! Ее хотели видеть своей женой и отец, и Амир. Не хватало только меня! И потом – я женился на тебе. И по-настоящему люблю только тебя.
Глубоко вздохнув, Зюлейка обреченно сказала:
– Наконец-то ты произнес имя своего старшего брата.
– Я называл его и раньше.
– При мне – никогда.
– Какое это имеет значение?
Вместо ответа Зюлейка промолвила:
– Пообещай, что выслушаешь меня и… примешь… справедливое решение.
– Что произошло? – нетерпеливо проговорил Алим.
– Обещай!
Он кивнул.
– Говори.
Зюлейка воздела глаза к небу и, приложив правую руку к сердцу, произнесла:
– Призываю Аллаха в свидетели: прежде я не знала о том, что сейчас поведаю своему мужу; в моих словах нет ни притворства, ни лжи.
Потом рассказала правду, прямо и просто, изложив ее в нескольких словах.
Какое-то мгновение Алим молчал, отказываясь признать открывшуюся перед ним правду, но как только он осознал все, что сказала Зюлейка, внезапно вспыхнувшее бешенство обожгло его, как пламя. Молодая женщина впервые узнала, каким может быть ее муж: непримиримым, гневным, а главное – не желающим прощать.
Алим представлял, как его жена извивается под телом Амира, как она стонет от наслаждения. Его брат был опытным любовником, он умел покорять женщин и пробуждать в них безумную страсть. Ни одна из них не могла устоять перед его обаянием и красотой.
Молодой человек схватил Зюлейку за плечи и, яростно встряхнув ее, закричал:
– О нет! Только не это! Мне постоянно твердили, что Амир лучше, главнее меня! Старший сын, чистая кровь, благородные предки! Не важно, что у него была подлая душа и завистливое сердце! Когда отец его прогнал и лишил наследства, я полагал, справедливость восторжествовала, но нет! Он меня обошел, он посмеялся надо мной. Он, именно он был твоим первым мужчиной, и его сын стал главным наследником рода Бархи! Ты отдалась Амиру, презрев обычаи, страх возмездия, свою честь! Ты любила его до безумия! Если бы он тебя не оставил, ты и по сей день сдувала бы пыль с его ног! Мой брат всегда брал себе самое лучшее! Он выбрал Джамилю и женится на этой чудесной девушке, тогда как я…
В памяти Зюлейки всплыло то оскорбительное, обидное слово, каким ее наградил Амир.
– Женился на потаскухе, – подсказала молодая женщина и задала последний вопрос, ответ на который – она это знала – должен ее убить: – Скажи, ты бы взял меня в жены, если бы с самого начала знал правду о моей жизни?
– Нет. Ни за что. Никогда.
Услышав произнесенные холодным и твердым голосом слова, Зюлейка повернулась на негнущихся ногах и молча удалилась. Алим не стал ни окликать ее, ни догонять. Он даже не посмотрел ей вслед.
Зюлейка прошла в комнату сына. Ясин лежал на диване и увлеченно читал какую-то книгу.
– Вставай, сынок, мы уходим, – сказала она.
Мальчик повернулся, и Зюлейка вдруг посмотрела на него другими глазами. Сын Амира. Да, это его сын – те же глаза, лицо и улыбка. И вместе с тем Ясин – только ее ребенок. Ее и того несчастного немого бедуина, который пожертвовал своей жизнью ради обманувшей его женщины и который – единственный из мужчин – по-настоящему ее любил. В честь которого она и назвала своего сына.
– Куда мы уходим, мама?
– Пока не знаю. Но мы должны покинуть этот дом.
– Почему?
– Потому что мы по ошибке забрели не туда, куда надо, – ровным голосом произнесла Зюлейка.
Почувствовав в тоне матери нечто странное, Ясин не стал спорить и задал только один вопрос:
– Я должен взять вещи?
– Нет, ничего не бери.
Мальчик с удивлением наблюдал, как мать снимает с рук браслеты, с шеи – ожерелья, вынимает из ушей серьги и складывает все это на курси. Даже не взглянув на блестящую кучку, Зюлейка опустила на лицо покрывало, взяла ребенка за руку и сказала:
– Идем.
Молодая женщина вышла на улицу, не испытывая никакого страха: по сравнению с тем, что творилось в ее душе, самая жестокая, кровопролитная война казалась сущей ерундой.
Одни улицы были пусты и безмолвны, по другим непрерывно лился человеческий поток. Толпы изнемогающих от страха, недоедания и усталости людей мечтали вырваться из города, но это оказалось невозможным – армия аль-Мамуна окружила Багдад со всех сторон. Говорили, что если сам халиф аль-Амин укрылся в замке Хулд, стало быть, победа, врагов неизбежна.
Между тем воины халифа походным маршем продвигались по улицам города с развернутыми черными знаменами Аббасидов и при этом старались сохранить бодрый вид и чувство собственного достоинства.
Зюлейка ничего не видела, никого не слушала, она упорно брела вперед, не ведая, куда именно, ибо пребывала в страшном смятении и жестоком отчаянии. Горе накатило огромной разрушительной волной, и она не чаяла когда-либо выплыть на божий свет.
Живя в пустыне, Ясин привык к неожиданностям, привык к тому, что нужно подниматься среди ночи и идти с племенем, не задавая вопросов. Но жизнь изменилась, и в ней существовало нечто такое, о чем он не мог молчать.
– А как же отец? – тихо спросил мальчик.
Зюлейка не смогла ответить – ее душили слезы.
Тем временем ничего не подозревающая Зухра вошла в покои Джамили и лениво произнесла:
– Ну и скука! Когда все это закончится? Скорее бы один наследник победил другого!
Полная аристократического презрения как к солдатам вражеской армии, так и к простому народу Багдада, она не верила в то, что война способна в корне изменить ее жизнь. Будучи чистокровной персиянкой, Зухра полагала, что хорасанцы не причинят ей вреда.
Джамиля ничего не ответила. Она лежала в постели, оцепенелая, недвижимая, словно окаменевшая. Девушка по-прежнему думала об Амире, только теперь мысли о любимом не вызывали пьянящей сладости, а обжигали горечью.
– Что с тобой? – удивленно спросила Зухра.
– Моя жизнь кончена. Ожидание было напрасным. Своим упрямством я свела отца в могилу! Прошу, дай мне яду, я хочу умереть!
– Что случилось? – резко произнесла женщина.
Джамиля заговорила; после каждого слова следовал судорожный вздох.
– Амир… Зюлейка… У них есть сын… Это Ясин.
Зухра пожала плечами.
– Что за чепуху ты несешь?
– Это правда.
И Джамиля повторила рассказ Зюлейки.
В темных глазах Зухры застыло настороженное, выжидающее выражение. Она напрягла память и… вспомнила.