Сейвен сел напротив и, теряясь в поступках, нерешительно, накрыл своей ладонью ее:
— Диз. Прости.
Она подняла на него взгляд, в котором не было ни улыбки, ни прощения, ни злости. Ничего. Как будто она смотрела на глухую стену. Внутри у Сейвена похолодел каждый нерв. Все утратило смысл, поблекло и отодвинулось на десятый план. В голове какой-то сумятицей, наперегонки мчались образы и упущенные жесты, сравнение былого взгляда и настоящего — пустого. «Решись я раньше, как бы все обернулось теперь?»
— Вот ты сказал, — наконец произнесла она сухо, все так же не спуская с него пустого взгляда, — сказал, что мы с тобой похожи. Я бы согласилась. Я согласилась. Но теперь мне не верится. Что ты скрываешь?
— Ничего. Просто мне…
— Я и говорю. Вранье. Сплошное вранье. Зачем? — Сейвен почувствовал, как ее пальцы вздрогнули. — Я, может быть, дура, но я не слепая. И что бы ты ни сказал мне, Сейвен, я все пойму, будь уверен. Ну? Почему ты убежал?
И он рассказал ей все. О сне по дороге из Франдии и о том, который привиделся ему накануне тайного бегства из купола. Рассказал с пристрастием, стараясь не упустить ни единой мелочи. Слова лились плавно. Сейвен говорил с таким красноречием, о каком и не подозревал. Его переполняло новое ощущение, чувство общности с другим человеком, благодарность за то, что его слушали и хотели выслушать. И осознание того, что этим человеком была Диз, окрыляло его еще больше. «Ведь это Диз? А это ведь я?»
За время рассказа она не проронила ни слова, но глаза ее сказали больше. Взгляд Диз таял. Теплые искорки, влажный блеск… Когда Сейвен окончил свой рассказ, она тихо попросила вернуться еще раз к эпизоду с фонтаном. Сейвен смутился, но повторил случай, а пока он говорил, она медленно выбралась из-за столика и отошла к противоположной стороне купе — к другому окну, за которым сверкала рябью Хофери.
Сейвен уже давно закончил, но Диз продолжала стоять у окна, не оборачиваясь, не шевелясь и ни о чем не заговаривая. В конце концов он не выдержал, поднялся и подошел к ней сам. Замер рядом, близко, но не настолько, насколько его толкало сердце.
— Сейв, ты из-за этого не хотел мне ничего рассказывать?
Он молчал, не находя что ответить. Мимолетное красноречие обернулось прежним скудословием.
— Не знаю… Наверное, мне не хотелось вешать на тебя еще одну тяжесть. Ведь эти сны они, даже если и значат что-то, то не теперь. Мы не должны сомневаться. А связь… Она есть, я вижу, но смысл понять не могу.
— Молчи, дурак, — выпалила она и обняла Сейвена так стремительно, что он едва удержал равновесие. — Молчи. Не говори больше ничего. И если ничего не понимаешь, то лучше просто молчи, пока не испортил все опять.
Конечно, он все прекрасно понимал, но боялся, боялся даже теперь принять удивительную истину. Как погруженный во мрак, на дно одиночества, он бежал от луча света, наблюдая за блеском из густых теней. Когда луч уходил, то он лелеял память о нем, а при новой встрече опять боязливо торопился исчезнуть.
— Диз… — он обнял ее в ответ, прижал к себе настолько тепло, насколько мог. Ее мягкое дыхание согревало душу, а торопливое биение сердца находило отклик там, где когда-то жила лишь тишина.
— Тяжесть, говоришь, — легкий, короткий смешок затронул слух, и Диз посмотрела ему в глаза так близко, как никогда еще не смотрела. — Мне никогда не было легче, чем теперь. И я больше ничего не боюсь, Сейв. Ничего. Спасибо тебе.
Железная дорога ошеломляла размахом, а в особенности ее горные рубежи, где мостам и тоннелям не было конца. Многие годы строительство велось с одержимым упорством, но война изломала роль былых стремлений, да так, что после ее окончания стройка не была окончена. Незавершенная железная дорога считалась эмблемой, перечеркнувшей бессмыслицей когда-то глубоко сакральное.
На конечной станции их встретила ночь. Но даже столь запоздалых путников поджидали те, кто были не прочь заработать на вынужденном положении.
Едва Сейвен и Диз спустились на знакомую платформу, как рядом оказался молодой человек в потасканном комбинезоне. Он, без единого слова, попытался выхватить из рук Сейвена чемодан, но получил только пинок и крепкое словцо вдогонку. Перед отъездом Дейт научил их вести себя нагло и презрительно со всеми: «Ваш статус и ваша юность предполагают отсутствие манер. Как ни печально осознавать, но, за редким исключением, это именно так». Следующий, кто рискнул предложить свои услуги, оказался на порядок учтивее. Да и одет он был куда приличней. Выслушав, что им предлагают не многоместный, а персональный автоскор, супружеская чета благосклонно согласилась, даже не поинтересовавшись стоимостью.