Осознание пришло быстро. Песня, у них всегда пели песни за работой. Если на звук выйдет сам Бран, то с нее будут взятки гладки, мол, шла себе и напевала песню. Анес сглотнула и облизнула чуть пересохшие губы, сжав холодные пальцы в кулак.
Анес зажмурилась, пытаясь вспомнить песни, что были самыми популярными у девушек… Черт, это было сложно. Она негромко стала петь. Просто будто под нос, но достаточно громко:
«Я все пряла, я не спала за прялкой с вечера до утра: Стригли овец небесных в тишине два лезвия ледяных. Клочья на черном гребне скал, ты тоже пряха, гора? Сшила бы платье ему, чтобы не мерз в объятьях твоих».*
— Анес? — прошептал с другой стороны матерчатой стены голос. Почти неслышно. Тонкий, как тростиночка. Анес выдохнула с облегчением. Узнала песню. Как же не узнать, если только их деревня занимается шерстью и пряжей, песни соответственно об их ремесле только?
— Да, да, Пакара, это я. — заулыбалась Анес.
— О, Анес… — чуть ли не заплакал голос. — Это правда ты! Я так…
— У меня мало времени, Пакара. Я сейчас зайду, думаю, что ты одна там.
— Да, Бран ушел за едой, — быстро протараторила Пакара. Анес со скоростью ветра залетела в палатку, ибо не знала, как долго будет нести еду Урбан и где надумает ее искать.
Тут же ее обняли тонкие руки Пакары. Ее рыжие кудри прижались к ее груди, и Анес ничего не оставалось, как обнять девушку в сером платье, в котором ее и забрали из деревни. Пакара пахла мылом и чем-то по-детски приятным. Анес прикрыла глаза, прижимая ее теплое тело к себе и положив щеку на подушку из рыжего шелка. Почему эта девочка так важна была ей? Кто знает. Но душа болела за нее. Будто Анес должна ее защитить, все рассказать, успокоить. Она ведь так молода. Она еще не жила толком, розовые очки ее сорвали так внезапно, что глаза готовы были кровоточить. И оставлять этого ребенка на попечение грубому волку? Это бесчеловечно.
Анес чуть отстранилась и взяла еще детские пухлые щечки Пакары в ладони.
— Как ты? — спросила она, смотря в большие, нет, огромные зелёные глаза. Они были заплаканы и смотрели с такой надеждой на Анес, что ей стало неловко. Она же не сможет помочь Пакаре, как та хочет. Лицо сердечком с пухлыми губами вишенкой, тонной веснушек по всему лицу и телу. Она была невероятно милой и трогательной, с пушистыми мокрыми ресницами, маленьким подбородком, едва видными светлыми бровями шестнадцать? Нет, этой девочке едва ли двенадцать можно дать!
— Я пока нормально. А ты?! Кто тот, кто увел тебя? — и потянула ее к большой кровати. Они сели, и девочка сжала холодные ладони Анес своими горячими как огонь ручками.
— Ну… Это Орест. Он, скажем так, здесь главный. И я стала парой Альфе этой стаи.
Веснушки Пакары стали еще ярче, так сама она побледнела.
— Что? С… с Альфой?
— Пакара, — Анес сжала ее ладони. — Все хорошо. Орест вовсе не плохой. И теперь он мне муж. Хороший или нет, но он им теперь является. Как и я теперь его жена.
— Но… — запуталась девочка, и глаза ее стали бегать, соображая. Не давая ей и шанса свести один к одному, Анес сказала:
— Теперь я тут такая же главная, как и он. И тут есть и другие жены волков. Они чудесные женщины. И я даже познакомилась с твоим деверем, Урбаном. Он хороший и добрый. Все не так, как нам казалось, Пакара. Тебе нечего бояться. — Анес старалась заполнить своими словами все мысли подруги, не давая ей и возможности родить свои мысли.
— Нет, стой! Не так! Если ты стала ему парой… — она отшатнулась от Анес, прижав руки в груди, брови ее опустились на глаза, сделав выражение ее лица строгим, а глаза, полные отвращения, смотрели на нее. — Ты… легла с ним?!
Анес вздохнула. Все же не смогла. Пакара все поняла. Видимо, Бран уже посвятил ее в тонкости семейной жизни ликанов.
— Да. Это случилось в тот же день.
— Как ты… Боги! Как ты могла! Они же животные! Они не люди! Ты больше не сможешь вернуться в деревню! Даже если сбежишь! Анес, это позор! Это…
— Я и не хочу в деревню, Пакара, — четко и спокойно произнесла она.
— Что? Почему? Это же наш дом!
— Как долго это было бы твоим домом, Пакара? Ты девушка на выданье. Сегодня-завтра тебя бы родители выдали замуж, и тебе ничего не оставалось, как уехать к едва знакомому жениху в другую деревню. А там — точно неизвестность. Он сам, его семья. Будет ли тебя бить, будет ли его семья к тебе добра, будете ли вы бедны? Чем это место отличается? Что твой теперь муж не человек? Тут хотя бы ты можешь быть сытой и одетой, и не бояться побоев.
— Мои родители никогда бы… — только она начала, все еще бледная как мел. Похоже, Пакара даже не думала о таком развитии событий, если бы не «Смотрины». Что же, эти розовые очки должен кто-то снять.