— Я барда не заказывал, Урбан, — сказал я и поставил бутылку на стол, поднимаясь с кряхтением, будто столетний старик. — Так или иначе, мне нужно к ней. Волк уже сходит с ума.
Урбан сжал губы и кивнул мне.
— Будь терпелив с ней, Бран, иначе потеряешь пару. А с ней и рассудок. Будто я не помню, что это такое. Последнее, что мне надо, так это…
Я смотрел на синий просвет прохода и уже мысленно направлялся домой.
— Я помню, — ответил я и пошел вон из этого места.
— А спасибо сказать?! Увалень! — крикнул со смехом брат.
— Катись в пекло, Ур…
Молодые солдаты, по-простому — щенки, уже ходили и расставляли факелы на длинных колышках, чтобы осветить лагерь, ибо стало вечереть. Холодный воздух сейчас больно ударил в уже немного пьяный мозг. Но так даже лучше. Заглушало ворчание волка. А тот ворчал и изводился, чем ближе мои ноги несли нас к палатке. И вот она. Моя небольшая обитель, помнится, я так хотел показать, какую мебель туда достал своей паре, еще только поездка в деревню намечалась… Ха, как все это теперь казалось смешным. Это было едва ли позавчера, но я и волк уже был доведен до ручки.
Отодвинув подол, я заглянул в темную и холодную палатку. Жаровня была потушена, даже угли не тлели. Пакара, завернувшись в меха, калачиком спала на мягкой кровати. Я нахмурился, она обычно не спит, пока не засну я сам, не доверят мне, а тут видит десятый сон. Я хотел было к ней подойти… Но не стал, пусть спит. Сжав кулаки, я подошел к жаровне и, взяв китовый жир, немного сбрызнул холодные угли, подложив пару дров и выбив искры из кресало, развел огонь, чтобы стало хоть чуть светлее.
Есть не хотелось, да и не хотелось шуметь, звать кого-то, чтобы принесли ужин, пока Пакара спит. Я лишь аккуратно придвинул стул к жаровне и сел около, следя за костром. С намерением сделать так, чтобы огонь не горел языком, а лишь нежно полыхал и ходил по поверхности углей, надо было провести не мало манипуляций. Так и сидел, мешая черные камни чугунной кочергой. Пакара — человек, любой холодный сквозняк, и она может заболеть…
Черт, это последнее, что мне нужно. Хотя, я, наверное, вру себе, что я боюсь за ее здоровье. Больше боюсь, что она станет еще более ворчливой, невыносимой и даже не подпустит к себе меня, чтобы вылечить. Не говоря уже о лекаре. Не знаю, что там за речь пытался толкнуть мне брат, но у Ярцема, нашего лекаря, терпения точно не хватит. И откуда только она берет столько выдержки?
Только я об этом подумал, как резкий вздох отвлек меня от огня. Проснулась Пакара. Повернув голову, я смотрел, как она потирает глаза и, нахмурив светлые брови, смотрит на меня. Черт побери взгляд этих глаз. В отчаянии я сглотнул и отвернулся.
— Ты давно здесь? — только открыл я рот, спросила она.
— Только вошел, — продолжая помешивать угли, ответил я.
— Хорошо. — видно было, как она успокоилась и села подальше, чтобы облокотиться на спинку кровати.
— Черт, ты думаешь, я тебя насиловать буду во сне? — покачал я головой, хотя хотел сказать это как шутку. Вышло скорее как возмущение.
— С тебя станется, — вполне серьезно сказала она, прищурив свои глаза. И, о Луна, моя челюсть так сильно сжалась, что я удивился, как зубы не сломались. Насиловать, пока та спит. Мне просто интересно, каким же ублюдком по ее мнению я являюсь?
— Ты голодна? — не зацикливаясь на этой теме, спросил я.
— Нет. Я не хочу есть. Хочу, чтобы ты опять ушел.
— Неа, малышка. Это моя палатка тоже.
— Тогда можно мне тоже свою? — она снова включила боевого котенка и, нахмурив бровки, притянула к себе коленки.
— Я тебе уже говорил. Нельзя, во-первых, потому что ты моя пара, во-вторых, палаток мало в лагере. — устало вздохнул я, уже устав объяснять ей это.
— Тогда…
— Нет, в деревню я тебя тоже не отведу, — уже зная наперед, ответил я.
Пакара надумала губу и скрестила руки на груди… На ее аккуратной, нежной, девичьей… Так, стоп! Угли. Я мешаю угли, и не думаю о груди Пакары…
Нет, блин, все же думаю… Я сглотнул и снова сосредоточился на гребных углях. Я молчу про волка, который, чуя сладкий аромат пары, просто сходил с ума.
Я не знаю, сколько мы так сидели. Мне-то ничего, я могу не спать сутками, а Пакара стала зевать, залипая на тлеющие угли и ощущая то тепло, что веяло от жаровни. Она не спала. Боялась. Я всегда забирался в кровать. Пусть и не обнимал ее, уже был опыт, когда она зарядила мне чем-то по лицу. Вот клянусь, что это была не рука! И вот сейчас смотрит, чтобы я заснул, и тогда уже сама ляжет.