Я видел, как ее взгляд становился пустым, веки медленно смыкались и распускались, часто моргая, маленький ротик зевал с глухим звуком. Я усмехнулся и сказал:
— Ты можешь лечь спать, Пакара. Я… я сегодня не лягу с тобой, обещаю.
— С чего это мне тебе верить? Да и где ты иначе будешь спать? — прищурилась она, вдруг оживившись.
— Пакара, я хоть раз тебя обманывал? Вот скажи? Если все так плохо, я бы тебе сразу говорил.
Пакара закусила губу. Черт, это она зря, очень зря… Так, надо сосредоточиться на чем-то еще. Я решил уделить внимание этому милому локону, что падал на ее лоб… Огонь играл бликами на нем.
Видно было, что она задумалась, и тогда я добил:
— Я клянусь, Пакара. Я ведь не тронул тебя. Я принесу лежанку и посплю на полу, мне не впервой.
Она все же смотрела на меня, нахмурив бровки. Но зевок ее сдал. Я улыбнулся как можно ласково, я сказал:
— Спи, ладно? Если не хочешь есть, то ложись. Я же голоден как черт. — я поднялся и положил кочергу к витиеватым ножкам жаровни. Пара смотрела на меня и остановилась на жаровне.
— Ладно… Но если ты…
— Я тебе поклялся, Пакара. — вздохнул я.
— Я сейчас поверила только потому, что жутко хочу спать. Но не думай, что поверю еще раз. — она так же сощурила свои зеленые глазки. Может, ей казалось, что она так выглядит более злой или устрашающей. По мне, этот образ «злого котенка» лишь больше веселил меня и заводил.
Я лишь улыбнулся, наблюдая, как она ложится на кровать и снова засыпает. Не поверит она… Ага. Один раз она доверится и, увидев, что не зря, сделает это снова. Как говорится, маленькими шажками. Но что сейчас творилось с моим волком… Мне нужно еще вина. Много вина. Надо выпить столько, чтобы даже не слышать этого голодного воя внутри, который рвался на эту постель, чтобы схватить за руки это теплое и нежное тело и доказать всем, что она его пара.
Так глупо это осознавать в своем уме. Будто ты зверь, которому важно лишь свое эго. Пара и на этом все. Не важно. И только тогда я даже отчасти понял его. Она видит во мне этого зверя. Того, которого сдерживаю. Того, кто меня выбешивает. Впервые в жизни я не слушаюсь его.
Это как зуд, как второй голос в голове, который ты не можешь игнорировать, только посылать. И как же мне трудно было не целовать ее, когда все нутро так и жаждет этого. Настолько, что я даже, когда мы ехали в лагерь, готов был свернуть в чащу и взять ее там. Как зверь. Кем для нее я и стал.
Я не знаю, сколько я так стоял, но понял, что Пакара застонала во сне и перевернулась на спину. Ноги сами понесли меня к ней. Я навис над тонким силуэтом моей малышки и улыбнулся, глядя на ее расслабленные черты лица, с которых еще не прошла детская пухлость. Не удержавшись, я отвел тот самый злополучный локон с ее лица и заставил себя отойти, уже понимая, что делать.
Я должен стать для нее человеком, а не зверем. И тогда у нас все будет. Знать бы мне, как стать тем самым человеком и не сойти с ума от бунта черного ублюдка внутри… Но либо я возьму себя за яйца, либо я потеряю Пакару…
Выйдя на холодный воздух, я заставил ноги снова уносить меня все дальше дальше от палатки к конюшням, где уже заводил в стойло коней мой брат.
— Брось своих коров. Мы идем на охоту, — сказал я резко, подходя к бочке с водой и умываясь.
Ур лишь повел бровью.
— Хорошо. Я так понимаю, что разговор с парой у тебя был.
— Да-да-да, а теперь, можно я просто убью пару тройку оленей и все на этом? — ответил я, вытирая лицо рубахой и снимая ее, по ходу дела направляясь к выходу из лагеря.
*Блио — средневековая верхняя женская и мужская одежд. Женские блио представляли собой длинное платье с рукавами узкими до локтя и расширяющимися к запястью. *Мальница — Ушба.
Глава 2. Жена
Анес сидела на стуле перед небольшим зеркалом которое сама перетащила с умывальни на стол, чтоб лучше себя видеть. Она сотый раз расчесывала белокурые волосы, смотря то на ободранный край стола, то на свое бледное лицо где на фоне такой белизны черные точки, и прочие несовершенства ее кожи особенно грубо и некрасиво выделялись и походили на частые черные веснушки. Опустив глаза на тапочки, она смиренно ждала... Возможно она слишком волнуется о Пакаре. В конце концов, ей нужно самой вырасти, понять, свыкнуться. Хотя, она больше боялась, что такими темпами они друг друга поубивают.
Девушка покачала головой и встала с ненавистной табуретки, заметавшись по палатке в бессилии безделья. Она не привыкла просиживать свое время. Жизнь в деревне, когда на тебе весь дом - дает свое. Ее руки все в мозолях и шрамах, грубые ногтевые пластины убиты работой, срезанные под корень, чтоб не срывать их, не ломать и не отвлекаться на новую боль. На кончиках пальцев остатки от ожогов и ранок от иглы, сверху, шероховатости раздражения от этого чертового цветка... Слава Смотрителю, что здесь не носят вещей из этого растения. Анес потерла свои руки и присела на кровать. Ей ничего не стоило выйти, но даже если выйдет, что ей сделать? Чем себя занять? Облизав пересохшие губы, она встала и вышла из палатки к Саресу. Этому безликому и верному слуге.