Скрываться больше не было смысла. Я оттолкнулась плечом от стены и вышла из своего укрытия. По залу тут же пронесся вихрь возмущённого шепота и чужое недовольство опалило ядовитым пламенем.
— Лгунья!
— Мошенница!
— Позор всего рода! — летело со всех сторон.
Я делала вид, что не слышу.
В черном платье, украшенном лишь тонкой полоской серых линялых кружев по горловине и манжетам, я выглядела мрачной вороной на фоне разодетый, надушенных гостей. Чужая на этом празднике жизни.
Увидев меня, невеста пошла белыми пятнами и начала хватать воздух ртом, словно рыба, выдернутая из воды, потом капризно пропищала:
— Мама! — надеясь, что матушка, как всегда, все решит.
Матушка, а по совместительству моя мачеха, побагровела от злости. По ее задумке я уже должна была трястись в старом экипаже на пути в монастырь Серой Розы, который должен был стать моим пристанищем до конца дней.
Увы. К ее великому сожалению, дороги замело и экипаж намертво застрял в коварно припорошенной снегом колее. Слугам не оставалось ничего иного, кроме как вернуть меня в замок.
Как раз к началу церемонии.
— Как ты смеешь… — прошипела она, поднимаясь со своего места.
Ее внушительная грудь ходила ходуном, натягивая блестящий атлас, и норовила вот-вот выскочить наружу, рот некрасиво перекосило.
Все это – презрение гостей, злой взгляд сестры и черная ненависть мачехи – не имело значения.
Я видела только его.
Шейна Айсхарта.
Моего дракона.
Он смотрел на меня, не отрываясь, и в зимних глазах светилась ярость, смешанная с презрением. Он, как и все, собравшиеся в этом храме, считал меня мерзкой лгуньей, готовой на все ради наживы. Как и все поверил в клевету. Поверил в то, что я его обманула, присвоив чужую метку Истинности.
Он ненавидел меня и это было больно. Настолько, что с каждым шагом в груди проворачивался ледяной штырь, но я все равно шла.
Потому что не могла иначе.
Потому что хотела жить.
— Стража! — гаркнула мачеха, истошно потрясая кулаками, — выведете отсюда эту мерзавку.
Два рослых стражника отлепились от стены и ринулись ко мне, но их остановил властный голос жреца.
— Оставьте ее!
— Но… — начала было Барнетта, однако под взглядом верховного жреца стушевалась и замолкла.
Она так кичилась перед родственниками и друзьями, что церемонию ее дочери будет проводить не местный пузатый сановник с блестящей прогалиной на макушке, а жрец из императорского замка. Зря радовалась, сановник не посмел бы и пикнуть против ее воли, а вот Верховному жрецу крики мелкопоместной дворянки были не указ.
— Подойди ближе, дитя.
В храме воцарилась напряженная тишина. Гости жадно наблюдали за происходящим, чтобы потом еще долго мусолить эту историю на каждом углу, с упоением перетирая подробности.
Я подошла и склонилась перед ним в низком поклоне. На расстоянии вытянутой руки кипела гневом сестрица Ханна и хлестал лютым холодом Шейн.
— Как зовут тебя, девочка? — жрец, в отличие от прихожан, обратился ко мне почтительно.
Как странно. За последние дни я привыкла к тому, что все говорят гадости, стараясь уколоть побольнее.
— Мейлин, — глаза предательски защипало.
— Почему ты против этого брака, Мей? — спокойно спросил он. Его внимательный взгляд словно проникал внутрь, снимая с меня слой за слоем.
— Я не уверена, что этот мужчина подходит моей сестре.
Снова больно кольнуло под лопаткой.
— Не уверена? — переспросил жрец.
Я собралась духом и твердо произнесла:
— Да… Поэтому я пользуюсь кровным правом Мейв. Правом старшей сестры…
Зал ахнул, Ханна пискнула и зажала себе рот рукой, а мачеха снова вскочила со своего места
— Что за глупость! Это дурацкое право никто никогда не использует! Оно устарело! — От возмущения она начала брызгать слюной, в миг растеряв весь свой чинный вид и манеры.
— И тем не менее оно есть, — жестко отчеканила я, — закреплено указом императора Мертона третьего, и входит в перечень прав подлежащих обязательному удовлетворению. Старшая сестра может забрать первую брачную ночь, если не уверена в том, что выбор младшей оказался достойным.
— Ты считаешь Шейна из рода Айсхартов недостойным? — задумчиво поинтересовался жрец.
— Да.
Все вокруг загалдели, наперебой обзывая меня плохими словами и пытаясь прогнать. Молчал только жрец, да дракон, чья холодная ярость подбирала до самых костей.
Наконец, Верховный поднял руку, призывая к молчанию и люди постепенно замолкли, по-прежнему буравя меня негодующими взглядами.