— Я слишком стара.
— Тебе едва тридцать девять.
Она повернула к нему голову: — Откуда ты знаешь? Ты не помнишь… ты даже не вспомнил, сколько времени прошло с тех пор, как ты видел меня в последний раз.
— Я помню, насколько ты старше меня. — Он взвизгнул, потому что она ущипнула его за бедро, затем рассмеялся. — Хелен, я помню это только потому, что для тебя так много значило, что я на несколько лет младше.
— А для тебя нет?
— Думаю, это пугало меня, — признался он, задумавшись. — Ты была образованной, а я нет. Искушенной, а я нет. Я собирался стать таким, как только уеду из резервации; планировал, во всяком случае. Но не был им. Я был просто… банально самоуверенным. Вот и все.
— Ты собирался стать звездой, и это пугало меня.
— Ты верила мне?
— Ты верил себе, и это было главное.
— Папа хотел, чтобы я закончил школу. Но у меня был шанс, который мог больше никогда не подвернуться. У меня была эта штука с сердцем, когда я был еще ребенком. Ничего серьезного, просто небольшая тахикардия. Я никому не говорил. Отец знал, но я не позволял ему никому рассказывать. Это никогда не мешало мне. Я прошел все медосмотры. Я прошел армейский медосмотр. И я должен был играть в баскетбол. Я должен был. Какое неудобство быть верзилой, когда ты ребенок? Нужно было превратить это в достоинство, понимаешь?
— Так это генетический… ммм…
— Сбой? Говорят, что возможно. Картер и Роуз проходили тесты, и у них все в порядке. Пока с их детьми тоже все в порядке. Но если бы у меня были дети… — Раньше он не особенно задумывался об этом, о своих детях, и, разговаривая об этом, — всерьез, как она этого хотела, — он говорил и для себя. — Скажем так, если бы у тебя была такая лошадь, как я, ты бы не пустила ее в свою конюшню. Немного жалко, потому что я — чертовски хороший экземпляр, кое в чем.
— Думаю, это мы уже установили, — согласилась она, чертовски серьезно. — Какие тесты проходили твои брат и сестра?
— Анализы крови, на случай чего-нибудь генетического. Это проблема, которая как бы преследует человека, особенно, в юном возрасте. Она может проходить без всяких симптомов.
— А потом однажды…? — продолжила она нежно.
— В один прекрасный день у тебя начинает кружиться голова после работы. Потом тебе кажется, что у тебя литавры в груди. Потом семифутовый нападающий приземляется у тебя на груди, ломает тебе пару ребер, один чертов специалист отсылает тебя к другому, они ставят диагнозы, прогнозируют, и единственное, в чем ты уверен — что ты уже вне игры.
— Это был твой выбор?
— Я бы рискнул и продолжал играть, если бы решал я, — сказал он. — У них все еще нет заключительного мнения об этом заболевании — оно является разновидностью чего-то другого — а узнаешь ты об этом, когда падаешь замертво на кортах. Но многие живут с этим. В любом случае, это был мой выбор, не раскрывать свою историю болезни. Я не играл весь сезон с этими ребрами, а потом ушел.
— Так что теперь… ты выглядишь в порядке. А риск… а шансы…
Он не мог не смеяться. Просто не мог. Патологическая картежница оценивала шансы, не могла без этого. Ему хотелось сказать ей: «Ну, примерно пятьдесят на пятьдесят — игра во внезапную смерть». Но надо было помнить, что она еще не переварила эту новость, и ее чувство юмора заметно отличалось от его. Поэтому он просто смеялся.
Она повернулась и стукнула его по плечу: — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь произошло!
— Не хочешь? — Он закрыл ее рот поцелуем, как мальчишка на школьном дворе, платя поцелуем за удар. — Я хочу, — прошептал он, убирая руку с плеча и прикасаясь к ее груди. — Я хочу, чтобы ты произошла со мной. Заставь мое сердце подскочить.
— Так оно у тебя скачет, вот в чем проблема?
— Проблема в том, что оно качает кровь, почти как твое и любое другое. — Он потянул ее руку вниз, прижимая к себе, к давно вылеченным ребрам, к ремню, который он скоро расстегнет, к молнии, которая удерживала на нем джинсы, от которых хотелось избавиться. — В данный момент, оно качает большую ее часть прямо сюда. Видишь? Ты уже происходишь со мной.
Она погладила его мужское естество. — А как насчет твоей головы?
— С ней тоже все в порядке. — Он нашел змейку на ее платье. Она расстегнула пряжку ремня, и он рассмеялся, не потому, что вел себя невероятно умно, а потому, что был счастлив. — С ней все в порядке. Она устремилась в небо. К звездам.
— Я заставлю тебя прикоснуться к ним, — сказала она, и он приподнялся, чтобы помочь ей расстегнуть платье. Оно соскользнуло с плеч, и он увидел белые кружевные чашечки, к которым был счастлив прикоснуться, он сказал ей об этом, расстегивая ее лифчик.