— Зеленая краска — это трава, — сказал Георг, — желтые крапинки — кукурузные зерна.
Эдгар взял у меня доску, прочитал надпись и стал раскачивать шарик. Я смотрела, как тот все быстрее описывал круги. Курочки наперебой тюкали клювами по деревяшке, клевали как сумасшедшие. В глазах у нас зарябило, мы расхохотались.
Ну нет, я буду сама играть, а они пусть смотрят. Моя доска, в конце концов.
Ребенок уходит из дома, где одни взрослые. Прихватив свои игрушки, он идет к другим детям. Игрушки у него в руках, в карманах, — столько игрушек, сколько он может унести. Даже под платьицем и в трусах. Ребенок выкладывает игрушки из карманов, игрушки из трусов, игрушки из-под платья. Принимается играть и другим детям не дает даже пальцем тронуть свои игрушки.
Ребенок сам не свой от зависти, так как другим детям играется лучше, чем ему. И от жадности, так как он не хочет, чтобы другие брали то, что принадлежит ему. Но еще и от страха, что останется в одиночестве. Ребенок не хочет быть завистливым, жадным и трусливым, однако все больше поддается зависти, жадности и страху. Ребенок кусает и царапает других детей. Злющая, упрямая тварь, он отгоняет других детей и мешает им играть, хотя еще недавно ему самому так хотелось поиграть вместе с ними.
И остается ребенок один. Он сам себе противен. Он одинок, как никто на свете. И не играет — руки заняты, так как он обеими руками закрывает глаза. Все свои игрушки он готов раздарить. Он ждет, что кто-нибудь тронет его игрушки. Или отведет ему руки от глаз и даст сдачи — укусит его или оцарапает. Дедушка сказал: «Дать сдачи — тут никакого греха нету». Но дети не дают сдачи, не кусают ребенка, не царапают. Они кричат: «Подавись! Нам это не нужно!»
В те дни ребенок с надеждой ждет, что мама его отшлепает. С улицы он уходит быстро, хочет поспеть домой, пока вина еще не остыла.
Мама знает, почему ребенок опять так скоро вернулся домой. Она и пальцем его не трогает. Она сидит бесконечно далеко от двери и говорит: «Да они на тебя плевать хотели, игрушки свои можешь хоть с кашей съесть. Ума у тебя не хватает, чтобы играть».
И вот теперь я изо всех сил тяну Эдгара за рукав:
— Веревочки же разорвутся, дай сюда куриную маету!
Они завопили:
— Куриная маета!
Георг захохотал:
— Ах ты, швабская сквалыжная куриная маета!
А я кричала, чтобы они немедленно перестали, не то веревочки полопаются. Я понимала, что мне, такой взрослой, не годится жадничать, точно я малое дитя, но та злющая, упрямая тварь уже взяла надо мной верх.
Господин Фейерабенд встал и ушел в комнату.
Эдгар высоко поднял руку с доской. Я смотрела на бешено кружащийся шарик.
— Клюют что попало, клюют что дают! — крикнул Эдгар.
— Сами клюют, другим не дают, — уточнил Курт.
Георг захохотал:
— Нет, не клюют, они плюют! Плюют на тех, которые других клюют.
Они дурачились, в головах пошла круговерть, словно и в мозгах у них шарики бешено кружили на каких-то веревочках. Как же мне хотелось переломить свое упрямство и дурачиться вместе с ними! Только бы не испортить игру, не остудить пыл сумасбродства. И они ведь тоже понимают, подумала я, что, едва лишь остынет он, ничего у нас не останется, кроме мыслей о том, кто мы и где находимся. Поздно — я уже впилась зубами в запястье Эдгара, выхватила куриную маету и вдобавок расцарапала Эдгару руку.
Эдгар языком слизнул выступившую капельку крови, а Курт во все глаза уставился на меня.
Фрау Грауберг закричала из окна:
— Иди есть!
Ее внучек сидел над нами, в ветвях липы; он крикнул в ответ:
— А ты приготовила что-нибудь вкусненькое?
Фрау Грауберг подняла кулак:
— Ну погоди, уж ты у меня запомнишь!
Под липой лежал серп. На нижней ветке висели грабли.
Внучек слез с дерева и топтался на траве под липой, грабли все еще покачивались.
— Покажи, где куриная маета? — попросил ребенок.
Георг ответил:
— Детям это неинтересно.
Внучек надул губы и вдруг сунул руку себе между ног:
— А у меня тут волосы растут.
Я сказала:
— Это нормально, не бери в голову.
— А бабушка говорит, я слишком рано развиваюсь. — Ребенок убежал.
— Этому ребенку нечего тут делать, — сказал Эдгар, — что он тут забыл?
Что-то они скажут, подумала я, если ненароком забежит Тереза. Я ведь договорилась с ней.
Курт достал из большой дорожной сумки две бутылки водки, а из внутреннего кармана — штопор.