Сент продолжает смотреть в зал, а я не помню, чтобы меня так трясло со времен моей первой пресс-конференции в качестве журналиста.
Ответы продолжаются, как и вопросы, затем Сент благодарит присутствующих. Их аплодисменты оглушают, пока он покидает сцену, а наступившая пустота кажется более поразительной, чем влияние от его присутствия. Журналисты торопятся монтировать видео и писать свои статьи.
Я задерживаюсь в зале, не знаю, зачем, когда ко мне подходит Кэтрин в своей обычной оживленной деловой манере.
— Он хочет вас видеть. Следуйте за мной в гринрум.
Я иду за ней в конец зала, затем слышу, как она представляет меня.
Жестом она подзывает меня внутрь. Делая шаг, я оказываюсь в комнате, обставленной прекрасной мебелью, новыми персидскими коврами, техникой, фоном играет классическая музыка, на столе огромная корзина фруктов и охлажденное вино, словно только лучшее достойно этого мужчины, даже если он пробудет здесь всего несколько минут.
Я смотрю на него. Блистательного в этой комнате. Притягивающего все внимание, словно прекрасная, властная, энергетическая черная дыра. Не оставляющего сомнений, что все здесь - о нем.
Сент смотрит на меня.
— Вижу, ты смогла прийти.
Его голос отдается эхом во мне.
— Да, — на губах невольно вспыхивает улыбка. — Прекрасная речь, — бормочу я. — Теперь у тебя приватные встречи?
— Нет. Я уезжаю на встречу в... — он смотрит на часы, удивленно поднимая брови, словно не заметил, сколько времени прошло. — В пять.
Его ассистентка протягивает несколько записок, склонив темную голову, он быстро их просматривает. Она уходит, после вопросительного взгляда в мою сторону, и, пользуясь его отвлеченностью, я меняю позу.
Мне неловко смотреть на него. Удивительно, что после всего проведенного вместе времени, стольких мгновений, он все еще заставляет меня чувствовать себя такой по-девичьи смущенной, попадающей под влияние его мужественности. А еще стеснительной, из-за его уверенности. Из-за того, что он мне нравится и мне важно, что он обо мне думает.
Поэтому следующее признание вызывает такую боль.
— Ты не прочел мою речь.
Сент поднимает голову, услышав мои слова.
— Я не прочел твою речь, — подтверждает он, отчего у меня вырывается невеселый смешок.
— Я не удивлена. Я говорила, что у меня проблемы. Дашь замечания, что нужно было исправить, чтобы она тебе понравилась? Она была слишком безучастна или перенасыщена фактами?..
Он откладывает заметки в сторону, немного хмурится, хотя взгляд такой, будто он находит это забавным.
— Ничего такого, — уверенно убеждает он. — Речь была слишком личной. Твое авторство читалось в каждой строке, — он смотрит на меня своим очаровывающим взглядом насыщенного зеленого цвета, от которого я становлюсь неподвижной. — Ты не можешь писать речи для других. Ты слишком уникальна, чтобы перенимать манеру речи других людей, слишком захвачена своей собственной. Рейчел, ты должна писать о том, что волнует и интересует именно тебя. Это я и предлагаю тебе в «М4».
Я немею от этой неожиданной похвалы. Он честен. Я, правда, не замечаю лести ни в его словах, ни во взгляде. Только правда в глазах, которые видели и познали слишком многое для его возраста. Глаза, которые видели все и, каким-то необычайным образом, видят меня, читают меня.
— Я хочу писать, но... та речь - первое, что я смогла с легкостью написать за долгие недели, — признаю я.
Я никому, кроме Хелен, в этом не признавалась.
— Речь была хорошей.
От его слов меня переполняет гордость, которую я уже давно не испытывала по отношению к своей работе.
Я обезоружена его словами, когда Сент делает шаг вперед и поднимает руку, словно собираясь коснуться моего лица.
Я хочу этого прикосновения, все мое тело напрягается.
Он останавливает себя, тихонько смеется, но улыбка исчезает, когда он признает с отрезвляющей настойчивостью:
— Ты можешь писать. Ты никогда этого не утратишь.
Утрачу, уже потеряла в тот миг, когда потеряла тебя.
Я продолжаю смотреть на него, а затем опускаю глаза на его руку, как он прижимает ее к бедру, сжимая кисть в кулак. Его аромат наполняет мои легкие, и я не хочу выдыхать, чтобы не утратить, не выпустить этот роскошный запах. Раз его рука прижата к бедру, как возможно, что я ощущаю прикосновение его пальцев там, где он когда-то меня касался? Каждая моя клетка кричит о его прикосновении.
— Ты это нарочно сделал, не так ли? — спрашиваю я. — Чтобы заставить меня писать? Тебе не нужна была речь. Ты лишь хотел, чтобы я поняла, что могу писать, несмотря на свои проблемы.